Мари досадливо сказала себе, что это глупые бредни, и поспешно сполоснула пальцы после жареного лебедя в серебряной чаше с розовой водой, специально поставленной для этого. Конечно же, невозможно таким образом узнать чужую душу!
Однако она не могла избавиться от ощущения, что действительно знает его – глубоко, на непостижимом разуму уровне, – что пережитое у источника содрало кожу с ее собственной души, открыв ее навстречу новым впечатлениям, и теперь натура Тиарнана отпечаталась на ней с такой точностью, какую она даже не может осознать.
Пир продолжался весь остаток дня, и Мари постаралась получить от него удовольствие. После трапезы столы отодвинули к стене, и герцог приказал менестрелям и жонглерам развлекать собравшихся. А потом были музыканты, игравшие на гобое, виоле и тамбурине, и были танцы. Мари окружили молодые люди, предлагавшие потанцевать с ними, и она принимала приглашения всех по очереди. От танцев она раскраснелась, вспотела и тяжело дышала. Тогда она уселась между двумя своими кавалерами и выпила воды. Летние сумерки наконец начали медленно наполнять зал тенями, и слуги принялись укреплять факелы на стенах. Мари смотрела, как по помещению разливается свет, и внезапно поймала себя на том, что пристально наблюдает за новобрачными. Они стояли напротив друг друга под одним из факелов и держались за руки. Волосы Элин сияющим облаком упали вокруг раскрасневшегося улыбающегося личика. Венок из розочек начал сползать с ее головы, и она смотрела на мужа блестящими глазами. Смуглое лицо Тиарнана, ответно обращенное к ней, было радостно-серьезным, а его руки держали ее так, словно она была ласточкой, которая могла упорхнуть прочь. При этом зрелище заноза внезапно выскользнула из сердца Мари, оставив после себя только легкую боль облегчения.
«О Боже! – молча помолилась она. – Пусть они навсегда сохранят то счастье, которое у них есть сейчас!»
А потом она вспомнила, как умерла мать: этот мучительный образ возник перед ней впервые с момента ее приезда в Ренн. Но впервые это воспоминание не принесло с собой ужаса или страстного отвращения – только печаль и тихое смирение. На такой риск идет каждая женщина, которая выходит замуж. Возможно, Элин никогда не узнает таких страданий, но даже если в конце концов они ее настигнут, сейчас им не под силу ее ранить. Пусть свет и отбрасывает тени, но сам он остается ясным.
Мари внезапно в полной мере ощутила ту радость, которую пыталась изображать весь день. В глубине ее сознания ее мать наконец была похоронена, получив упокоение после долгих лет муки. «Покойся вечно в Господе нашем, и свет предвечный да осияет тебя». Мари наконец освободилась и могла отвернуться от могилы и любить.
Чуть позже пришло время дамам оставить зал и отвести невесту наверх, в спальню, отведенную молодоженам на эту ночь. Элин краснела и хихикала – больше от возбуждения и танцев, чем от вина – и, оказавшись в комнате, несколько раз прошлась по ней танцующими шагами, а потом со смехом упала на кровать.
– Ох! – воскликнула она. – Ох! Ни у кого не было такой прекрасной свадьбы! Ах, какой чудесный день!
– Уверена, что ночь будет несравненно лучше, – сказала Авуаз и поцеловала ее в лоб, оставив ждать венца ее радости.
Глава 6
В Таленсаке тоже понимали, какой честью является свадебный обряд в Реннском соборе, но, как и его владелец, предпочли бы, чтобы празднование прошло дома. Однако лишенная церемонии деревня все равно не осталась без праздника. На следующий день после герцогской охоты на оленя Тиарнан привез молодую жену домой и обнаружил, что для него приготовлен еще один пир.
Когда свадебный кортеж въехал в ворота поместного дома в Таленсаке, его ждали заставленные едой столы, расставленные по всему двору. На весело пылавшем в центре двора огне жарился целый бык, а передняя стена дома была едва видна за бочонками эля и бочками сидра. Домашние слуги потели над очагами, начав приготовления в ту же минуту, как Тиарнан уехал в Ренн, а когда новобрачные выехали обратно в Та-ленсак, один из сопровождающих поехал вперед, чтобы дать остававшимся дома сигнал разжигать огонь.
Хотя ничего не говорилось заранее, Тиарнан этого ждал и пир устраивался за его счет. Любой крестьянин предоставил бы жителям своей деревни еду, питье и танцы в день своей свадьбы, так что, естественно, владелец поместья должен был дать их – но только в больших количествах. Он снял Элин с коня, а Кенмаркок вручил ей ключи от дома. Жители деревни к этому времени уже собрались у привратницкой, одетые в нарядную одежду и готовые к танцам. Некоторые сжимали в руках дудки, бубны и барабаны. Тиарнан пригласил всех входить, и они с Элин начали первый танец.
Пир продолжался три дня – к вящему удовольствию жителей деревни. Горы пищи и реки питья были уничтожены, а танцы шли каждый вечер, пока луна не поднималась высоко в небо.
Юстин Браз пропустил почти весь третий день. Он подрался с отцом и дядей девицы, за которой ухлестывал, и оказался в колодках. Его приятель Ринан пришел посидеть с ним вечером и время от времени давал ему отпить вина из фляжки, которую прихватил с собой. Солнце село, и взошла луна, полузакрытая облаками. Из поместья доносилась музыка, которая уже стала медленной. Звуки дудок были едва слышны, но барабанный бой оставался звучным и ровным, словно сердцебиение мира.
– Что ты скажешь о жене маштьерна? – спросил у своего друга Ринан.
Юстин задумчиво прополоскал рот вином, а потом проглотил его.
– Ну, дама она красивая, – признал он. – Я не отказался бы от такой, будь я владетельным сеньором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121