– Ты хотел поговорить со мной?
– Я хотел засвидетельствовать вам своё почтение, милорд, – ответил тот, скорее с английским, чем с еврейским акцентом. – И попрощаться. Сегодня я покидаю ваш Дом.
– Возвращаешься в Израиль?
– Нет, милорд. Там я уже был.
– Тебя не приняли?
– Можно сказать, что так. Его величество отнёсся ко мне хорошо, зато другие дали мне понять, что моё присутствие в Доме нежелательно.
– И что ты думаешь делать?
Юноша, которого звали Джона, беспомощно пожал плечами.
– Пока что не знаю. Пожалуй, вернусь на родину матери, поживу там немного, потом… Ну, а потом видно будет. В конце концов, вселенная велика, где-нибудь да найдётся в ней место и для меня.
– Что ж, желаю удачи… – Амадис повернулся ко мне и сказал:
– Артур, позволь представить тебе Иону, сына Исайи Бен Гура. Его жена была приближённой Рахиль и погибла вместе с ней.
Молодой человек сдержанно поклонился.
– Моё почтение, милорд. Я много слышал о вас и хочу надеяться, что вам удастся предотвратить войну между нашими Домами.
– Я тоже хочу надеяться, – ответил я без особого энтузиазма; мои опасения, что войны не избежать росли и крепли не по дням, а по часам. – Так, стало быть, вашим отцом был Исайя Бен Гур? А я и не знал, что у него есть сын.
– Он тоже не знал. Это обнаружилось уже после его смерти. Вы были знакомы с моим отцом?
– Не очень близко. Но всегда был самого высокого мнения о нём.
– Не сомневаюсь, что мой отец был самого высокого мнения о вас.
Я непроизвольно улыбнулся в ответ на этот незамысловатый комплемент. Мои отношения с Исайей Бен Гуром, внучатым племянником царя Давида, нельзя было назвать дружественными, но и врагами мы никогда не были. А его сын сразу вызвал у меня симпатию – то ли по причине сердечного отношения к нему Амадиса, то ли просто потому, что у парня было честное лицо и прямой открытый взгляд. И ещё он желал мира между нашими Домами, несмотря даже на то, что в катастрофе погиб близкий ему человек.
– Приятно было познакомиться с вами, Иона, сын Исайи.
Он тяжело вздохнул и с грустью проговорил:
– Называйте меня Джона, милорд. Так произносили моё имя, когда я был ребёнком и юношей… К тому же теперь я просто Джона. Джона и всё. Джона-предатель… С вашего позволения, милорды, я удаляюсь. Не смею вам больше мешать.
Амадис ещё раз пожелал Джоне удачи и мы продолжили свой путь. Спускаясь по лестнице, я задумчиво произнёс:
– Видно, у парня крупные неприятности.
– Ещё бы, – отозвался мой брат. – Он стал бездомным.
– Но почему?
– По собственной глупости… или порядочности. Он был одним из тех приближённых Рахиль, которые вместе с ней дали присягу на верность Дому Света; и он оказался единственным, кто отнёсся к ней серьёзно. Одно время он был советником Рахиль… – Амадис сделал паузу, поскольку мы оказались перед небольшой дверью, ведущей наружу. Прежде чем открыть её, брат посмотрел на меня и иронично усмехнулся. – То есть, я хотел сказать, что Джона был одним из моих государственных советников. Но недолго. Вскоре он впал в немилость у Рахиль, так как позволял себе открыто критиковать её политику.
– С каких позиций?
– С позиций наших оппозиций. Он убеждал Рахиль, что в своих решениях она должна исходить прежде всего из интересов Света, а не только печься о том, как извлечь побольше выгоды для Израиля. И кстати, если ты думаешь, что моя незадачливая жёнушка действовала по наущению своего отца, то глубоко заблуждаешься. Давид не раз говорил ей, что он сам способен позаботиться о благе своего народа, а её политика приносит лишь вред обоим Домам, однако Рахиль… Впрочем, ладно, не будем об этом. Говоря на столь милом твоему сердцу языке, de mortuis aut bene aut nihil.
Мы миновали павильон, где на моей памяти Амадис имел обыкновение завтракать в обществе хорошеньких женщин, и оказались в начале одной из аллей, ведущей в глубь сада. Глядя на покрытые белым цветом деревья и усыпанную опавшими лепестками землю, я по старой детской привычке подумал о доброй Снежной Королеве, принёсшей вместо метели и вьюги волшебный цветочный снегопад и благоухание вечной весны… Мои мысли невольно обратились к Бранвене, которая была моей личной Снежной Королевой и оставалась ею впредь, несмотря на перемену облика. Эти несколько дней она упоённо играла роль Даны, и не потому, что так было нужно, а потому что ей это нравилось – главным образом из-за Юноны, которая просто души в ней не чаяла. Порой у меня возникала забавная идея поженить Брендона и Бранвену, чтобы не огорчать маму… и чтобы Дана обрела свободу.
– Если бы наша встреча состоялась при других обстоятельствах, – вновь заговорил Амадис, когда мы двинулись вдоль аллеи, – я бы первым делом спросил у тебя, каково это – на двадцать лет потерять память, прожить заново жизнь, а затем вспомнить всю прежнюю? Какие чувства ты испытываешь, оглядываясь на своё прошлое?
– Двойственные, – ответил я. – В самом прямом смысле этого слова. Субъективно я воспринимаю своё прошлое как бы состоящее из двух отрезков – но не следующих один за другим, а идущих параллельно и сходящихся в точке, которую я называю обретением себя. И сейчас, вспоминая детство, я вспоминаю ОБА свои детства как единое целое. Иногда мне кажется, что один день я был Кевином, а на следующий всё забывал и становился Артуром, чтобы ещё через день снова стать Кевином, – и так длилось многие годы. Рассуждая логично, я, конечно, отдаю себе отчёт в действительной хронологии событий, но на уровне эмоций и ассоциативного мышления моё восприятие двух моих прошлых жизней несколько иное –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109