– Нанали, Нанали (азерб.) – бабуля, бабушка.

чего эти женщины хотят от тебя? Зачем они все идут к тебе, целуют тебя и меня? Почему не целуют других? – спрашивал Тофик.– Это они поздравляют меня, маму, тебя. Знаешь, с чем поздравляют? Сегодня твоего отца в кино будут показывать. Мы с тобой радуемся, и они радуются.– Они тоже любят моего папу?– Твой отец герой. А героев любят.– Тогда и я стану героем, когда вырасту. Хочу, чтобы меня тоже любили.– Расти героем, милый, расти, – старуха гладила голову внука.Стали впускать зрителей в зал; шум и гам усилились. Те, кто не достал билетов, в тесноте и давке протиснулись к дверям, но бдительный контролер сразу уловил их намерения.– Куда, куда? Дайте пройти тем, у кого есть билеты. Есть ведь и завтрашний день, кино от вас не убегает, кто не сможет посмотреть сегодня, посмотрит завтра!Но старика никто не слушал.– Дадите вы работать? – Старик сердился, отталкивал в сторону безбилетников, но все-таки многие из них проскочили в зал.Нушаферин стало не по себе, она хотела отойти в сторону и войти в зал после того, как все успокоится, все чин-чином рассядутся, но внук не давал ей покоя:– Нанали, почему стоим? И где мама? Пойдем, займем место, а то не достанется, будем стоять. Давай сядем впереди, в первом ряду. Я хочу видеть папу! – Тофик тянул бабушку за юбку. Нушаферин волей-неволей сделала шаг к дверям. И тут, к ее удивлению, толпа расступилась, и их беспрепятственно пропустили в зал.Зал был набит до отказа. Даже в проходе были поставлены стулья. В помещении стало жарко и душно. Зрители обмахивались платками и папахами, утирали со лба пот и то и дело говорили:– Ай Полад, начинай же!– Задохнемся от жары. Начинай!– Кого ждешь?Наконец, раздался третий звонок, и в зале воцарилась тишина.Полад, словно собираясь совершить героический поступок, с напряженным выражением лица, пустил в ход проекционный аппарат.Горя желанием скорее увидеть отца, Тофик то садился на подлокотники между стульями, то забирался на сидение, спрашивал то мать, то бабушку:– А когда, когда моего папу покажут?На экране один за другим возникали эпизоды военной жизни. Хавер, все внимание которой было приковано к ним, тихо уговаривала сына:– Не шуми, сынок, покажут папу. А вот если не будешь сидеть спокойно не покажут, и люди обидятся на тебя, скажут, что ты плохой мальчик.Тофик повернулся к бабушке, зашептал:– Нанали, ай нанали…Нушаферин обняла внука. Ей было понятно нетерпение ребенка: у нее у самой сердце билось, как ошалелое.– Почему папу не показывают, нанали? Я хочу видеть папу!– Сейчас покажут, родной, не спеши.По оживлению в зале Нушаферин поняла, что на экране что-то сменилось. Пошли какие-то тексты; неграмотная, она не могла их прочесть. Но вот непонятные строчки исчезли, и на зрителей надвинулся огромный заснеженный простор, перечеркнутый дорогой, по которой куда-то вдаль мчались со страшным грохотом приземистые машины. На экране возникла надпись "Отважные танкисты", а под ней мелким шрифтом фамилия оператора в черной рамке – "Махмуд Сеидзаде". "Других заснял, а сам погиб", – зашептались в рядах. Но танки, набирая скорость и поднимая облака снежной пыли, неслись по заснеженной равнине; на танках сидели бойцы в белых маскхалатах, с автоматами в руках. Ленкоранцы вглядывались в их мелькающие лица в надежде увидеть кого-либо знакомого. Но не было среди десантников земляков, не было среди них и Ази Асланова.Нушаферин не выдержала, наклонилась к невестке:– Дочка, а где же наш Ази? Или я плохо вижу?– Да вот он, мам, вот!– Где, где же?– Вон, видишь, в танке стоит, в башне. Видишь?– О господи, он! Вижу, вижу сыночка!Нушаферин узнала сына, но слезы мешали ей ясно видеть, все двоилось в ее глазах.Хавер в волнении смотрела на мужа. Хоть бы обернулся, глянул на них! Нет, смотрит куда-то вдаль.Все – как во сне. Только голос Тофика вернул их к действительности.– Мама, мамочка, нанали, видели моего папу? Вот он. Нанали, смотри, смотри, вот он! – радостно вопил Тофик, поворачиваясь то к матери, то к бабушке. – Это мой папа, нанали, мой папа!– Успокойся, детка!– Я хочу к папе. Папу, ау, папа! Смотрите, он услышал мой голос, услышал! – Тофик вскочил и рванулся к экрану, но Хавер удержала его за руку. Нушаферин, вытирая слезы, смотрела на своего преждевременно постаревшего сына.Хавер успокаивала ребенка.– Сыночек, папа ведь на фронте. Далеко он, а это кино…– Нет, это мой папа, не обманывайте меня, не обманывайте! Это не кино, вот он, папа, – и Тофик голосил во всю мочь. – Папа, папа, я хочу к тебе, они не пускают меня, возьми меня с собой!– Тихо! – прикрикнула Хавер. – Я тебе говорю, это кино, папа не тут.На крик Тофика кое-кто рассмеялся, иные из женщин расплакались.А танки неслись по исхлестанному полю сквозь разрывы снарядов. Один взметнул землю около танка отца, и Тофик вздрогнул – разрывом отца заслонило, а когда опала земля, командирский танк уже скрылся, из темноты, стреляя с ходу, наплыли другие машины, а по сторонам стояли немецкие танки с размотанными гусеницами и свернутыми набок, покореженными стволами орудий…… Нушаферин не осталась смотреть художественный фильм. Взяв за руку внука, она сказала Хавер:– Мы пойдем, а ты посиди, погляди.– Куда мы идем, бабушка? – спросил Тофик.– Домой, дорогой.– Нанали, я не хочу домой. Лучше отведи меня к папе.– Ой, какой ты еще непонятливый! Ты смотрел кино. Его снимали на фронте, а показывают здесь. Но папа твой остался там, где бьют этих проклятых фашистов.Вместе с Хавер они кое-как уговорили мальчика.С моря дул слабый ветерок. Издалека на зеленый берег катились волны; широко разбежавшись по отмели, затихали и гасли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121