Пусть только приедет, и не один, а с женой, я приготовлю душбару, кутабы с мясом и зеленью. Правда, плов считается роскошным блюдом, иные хвалятся, что в честь такого-то гостя готовили плов. А по мне, душбара и кутабы куда вкуснее плова. И потом, для них это будет внове, в районах не готовят таких блюд.
- Да, душбара и кутабы - это хорошо, но готовить их труднее, сколько возни... Плов проще. Одна не управишься.
- Да попрошу жену Агадаи, Месмуханум, помочь, и дело с концом.
- А я на другой день угощу их джызбызом.
- Вот уж придумал... Стыдно, Али, разве гостям подают джызбыз?
- А почему нет? В каком законе написано, что на стол перед гостями можно ставить такие-то блюда, а такие-то нельзя?
- Непременно в законе должно быть написано? Хозяин должен сам соображать, что можно и чего нельзя.
- Я по себе сужу. Когда я захожу к кому-нибудь в гости и передо мной ставят джызбыз, я не знаю, как благодарить хозяев...
Специально к приезду Дадаша и его жены Алибала решил купить барана. Однако в тот вечер они с женой так и не договорились окончательно, а наутро Хырдаханум ходила насупившись и не разговаривала с мужем. Вот уже скоро тридцать лет, как они клали головы на одну подушку, жили душа в душу, и редкие размолвки всякий раз у них происходили из-за какой-нибудь мелочи. Был виноват или не был, но Алибала первым всегда Делал шаг к примирению. На этот раз было иначе. Каждый тянул в свою сторону, не хотел идти на уступки. А на следующий день Алибала уезжал в рейс.
Утром Алибала поехал в Нардаран - там у него жил родственник по материнской линии. Алибала дал ему денег, чтобы купить для доброго дела хорошего барана. В город он вернулся за полдень, Хырдаханум дома не оказалось. На столе лежала записка: "Вахид попал в аварию, тяжело ранен, я пошла к ним; если скоро вернешься, приходи и ты".
Вахиду, племяннику Хырдаханум, родители недавно купили "Жигули", и за восемь месяцев он дважды попадал в аварии, это была третья и, как видно, тяжелая.
Через час Алибале следовало быть на вокзале, готовиться к предстоящему рейсу, времени было в обрез, он никак не мог навестить семью Вахида, которая жила на Баилове,- невозможно успеть. Он тоже написал записку: "Дорогая Хырда, я поздно вернулся из Нардарана, не успею зайти к Вахиду. Извинись за меня перед сестрой".
* * *
...Разнеся пассажирам чай, Алибала пригласил Дадаша в купе проводников, усадил его у окна. Садых не стал мешать беседе фронтовых друзей, снова принялся мыть грязные стаканы, прибирать в коридоре.
Долго беседовали друзья, вволю наговорились.
Алибала не умел скрывать ни радости, ни печали, и они отчетливо читались на его лице: не надо было спрашивать его, какого он мнения о том или другом человеке,- мнений своих он никогда не скрывал и высказывал их с обезоруживающей прямотой.
Дадаш сидел в уголке купе, у окна, облокотившись на столик, и изредка поглядывал за окно, но Алибала был целиком поглощен беседой с однополчанином, говорил почти не умолкая и все вспоминал, вспоминал свою роту.
- Немало было в нашей роте славных ребят,- сказал он, легонько ударив Дадаша ладонью по острому колену,- но, признаюсь, больше всех я любил тебя. Не потому, что ты раньше всех в нашей роте получил ордена Славы второй и третьей степени, хотя, и то сказать, не каждого награждали таким орденом, и такое награждение само по себе большая честь,.. Нет, братец, я уважал тебя больше других, потому что мы с тобой все равно что родные, земляки, в нашей роте было всего два азербайджанца - мы с тобой. Как услышу родную речь - как будто какая-то теплая волна пройдет по сердцу... Я, знаешь, все время мечтал, если вернемся живы-здоровы, непременно дружить с тобой. Слава богу, оба живыми-здоровыми вернулись с войны, а как только приехали, так сразу и потеряли друг друга. Дадаш ответил раздумчиво:
- Это от нас не зависело...
- Может быть, вначале так и было, как ты говоришь, навалились заботы, ну а потом? Потом случай снова свел нас. И надо же - снова в армии, снова свела солдатская служба. Если не ошибаюсь, ты тогда тоже обрадовался встрече. О себе я не говорю, увидел тебя - словно брата родного встретил. Помню, свой новый адрес тебе дал, просил: заходи, заезжай, не ищи гостиниц. Правда, нас в тот же день обстоятельства развели. И с тех пор о тебе ни слуху ни духу, адрес твой забыл попросить, а разыскивать живого человека как без вести пропавшего было неловко.
Дадаш пытался оправдаться и объяснить, почему его не слышно, не видно было с тех пор.
- Не хочу врать, Алибала, с тех пор как мы виделись с тобой на сборах, я не раз приезжал в Баку. Что скрывать, хотелось зайти к тебе, посидеть, поговорить, прошлое вспомнить. Но стеснялся. Думаю, на железной дороге работает человек, большую часть недели проводит в пути, зайдешь - и дома тебя не застанешь, а семью зачем беспокоить? С другой стороны, всякий раз думаешь: может, человек только что вернулся из рейса, ему в порядок себя привести надо, отдохнуть, а тут, пожалуйте,- гость... А ты такой человек, что начнешь хлопотать, суетиться, в гостиницу уйти не разрешишь, а я уже привык, и характер у меня странный, нигде уснуть не могу, а в гостинице - сплю как дома.
- Что бы ты тут ни говорил, меня не убедишь. Нехорошо поступал, Дадаш, и лучше сразу признайся, что виноват, не хитри.
- Я правду сказал. Напрасно ты не веришь мне. У каждого свой характер, а я вот такой - неловко мне было, поверь.
- Эх, Дадаш, Дадаш, братец ты мой, давно я хотел сказать кое-что, да все не доводилось. Ну, хоть и поздно, а скажу: я считаю себя твоим должником. В трудную минуту ты оказал мне такую услугу... Пусть я ослепну, если это забуду. Если бы не ты, давно я был бы на том свете,
Дадаш, с улыбкой слушавший Алибалу, посерьезнел, выпрямился и спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59