Белки принялись бегать взад-вперед по стене, то одна, то другая отваживалась перейти в нападение. Они пустили в ход и передние лапы, и зубы, и, наконец, задние лапы, а столь драгоценная пища тем временем свалилась На землю.Белки отвлекли Дебору от тяжелых мыслей.– Хватит, эй! – окликнула она их. – Нечего драться! А ну, перестаньте!Она подошла поближе к зверюшкам, и те, испугавшись, удрали на дерево.– Так-то лучше. Сколько можно драться? – проговорила Дебора, следя взглядом за их передвижениями по нависавшим над кладбищем ветвям. – Ведите себя как следует. Ссориться нехорошо, тем более здесь.Одна белочка забралась в развилку, образованную отходящим от ствола суком, другая исчезла из виду. Оставшаяся белка следила за Деборой блестящими глазками, чувствуя себя в полной безопасности. Успокоившись, она принялась охорашиваться, лениво потирая лапками мордочку. Того гляди устроится поспать.– На твоем месте я была бы настороже, – посоветовала ей Дебора. – Та хулиганка небось только и выжидает момент, чтобы напасть на тебя. Где она затаилась, как ты думаешь?Дебора принялась отыскивать глазами вторую белочку, переводя взгляд с одной ветки на другую. Потом она посмотрела вниз.– А что, если она такая хитрая…Голос ее замер. Во рту пересохло. Слова и мысли разом покинули ее.Под деревом лежало тело – голое тело ребенка. 3 Страх словно парализовал ее. Деборе казалось, будто ей в позвоночник вонзился ледяной прут, обездвиживший ее. Все подробности страшной картины, увеличиваясь до неправдоподобных пропорций, врезались в ее сознание.Губы ее непроизвольно раскрылись, холодный воздух с силой ворвался в легкие. Почему она не кричит? Только пронзительный вопль выпустит этот воздух наружу, освободит ее легкие – иначе они лопнут.Но она не могла кричать, да и что толку– поблизости никого нет. Она могла лишь шептать: «Боже, Боже». А потом непроизвольно, бессмысленно: «Саймон!» Она хотела бы отвести взгляд, но против собственной воли все смотрела и смотрела, сжимая пальцы в кулаки, напрягая мускулы, пытаясь убежать – но что-то все не отпускало ее ; Ребенок лежал на животе у самой стены, на клумбе отцветшего крапивника. Волосы коротко подстрижены. Мальчик. Мертвый, давно уже мертвый.Если б даже Дебора попыталась в истерике убедить себя, будто ребенок жив, он только уснул, она бы все равно не смогла поверить, что он спит совершенно голый на улице, осенним вечером, когда с каждой минутой воздух становится все более промозглым, что он улегся спать под сосной, где еще холоднее, чем на открытом месте, под угасающими лучами закатного солнца. И как можно спать в подобной позе – весь вес тела приходится на правое бедро, ноги раскинуты, правая рука неловко подвернута, словно сложена вдвое, голова откинулась влево, лицом он уткнулся в землю, в ползучие растения? Однако кожа розовая, почти красная – ведь это признак жизни, биения пульса, притока крови…Белки возобновили свою возню. Они спрыгнули с дерева, предоставившего им убежище, приземлившись прямо на неподвижное тело у подножия сосны. Первая белка зацепилась лапкой за кожу на левом бедре мальчика. Пленница громко заверещала, отчаянно вырываясь, – ее преследовательница приближалась, она нее спешила удрать. Рывок, еще рывок – кожа на ноге мальчика лопнула, и белка умчалась прочь.Дебора убедилась – в маленькой ранке, оставленной когтями зверька, не проступила кровь. «Как странно», – подумала она, но тут же вспомнила, что после смерти кровотечения не бывает – это привилегия живых.И тут она закричала, повернулась спиной, бросилась бежать, однако страшная картина уже отпечаталась в ее мозгу с такой ясностью, что Дебора никуда не могла уйти от нее. Она видела все: осенний лист, запутавшийся в каштановых волосах, шрам в форме полумесяца вокруг левой коленки, у копчика– грушеобразная родинка, слева, вдоль всего тела, насколько она могла разглядеть, – большая ссадина, словно мальчика тащили по земле.Может быть, он уснул? Он уснул?Но даже с расстояния в два ярда Дебора успела заметить о многом поведавшие следы на запястьях и лодыжках– ярко-белые обручи омертвевшей кожи на фоне красной, воспаленной плоти. Она догадывалась, что означают эти следы, она понимала также, о чем говорит множество одинаковых круглых пятен-ожогов на тонкой коже с внутренней стороны руки.Он не уснул, он мертв, и смерть была жестока к нему.– Господи! Господи! – закричала она.Крик словно придал ей сил. Дебора побежала к машине.
Саймон Алкурт Сент-Джеймс затормозил у линии полицейского ограждения, выставленной перед въездом на стоянку у церкви Сент-Джилс. Свет фар на мгновение выхватил показавшееся совсем белым лицо молодого неуклюжего констебля, назначенного охранять этот пост. Зачем, собственно, понадобился тут дежурный, ведь церковь хоть стоит и не на отшибе, но не так уж близко к соседним домам и толпы любопытных на дороге отнюдь не видно?Потом Сент-Джеймс вспомнил, что остается не более часа до вечерней воскресной службы. Сегодня прихожан не пустят в церковь.Дальше на узкой дорожке он разглядел яркую дугу света – там собрались полицейские машины. Назойливо, в постоянном пульсирующем ритме вспыхивал синий свет – кто-то так и оставил не-выключенной мигалку на крыше машины.Сент-Джеймс отпустил ручное сцепление и вытащил ключи зажигания. Он неловко выбрался из машины, левая нога, скованная протезом, уперлась в землю под неправильным углом, и Сент-Джеймс едва не упал. Молодой констебль внимательно смотрел, как Сент-Джеймс выпрямляется, ломая голову, что положено делать в таких случаях: помочь калеке или приказать ему покинуть запретную зону?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142