Там, на стеллажах, стояли приборы. На экране одного из них электронный луч выписывал мою кардиограмму. Примерно через секунду прибор издавал писк, и на экране появлялся очередной пик. Мне лично казалось, что беспокоиться за мою сердечную деятельность не стоит.Толстяк, похоже, был в явном недоумении.— Нет, прибор не врет! — изрек он. — Пульс у него — 60 ударов в минуту.— Но ведь была фибрилляция! — пискнул Энрикес. — Вы не будете этого отрицать, профессор!— Была… — задумчиво ответил усач, потирая пятый подбородок. — И исчезла в течение двух секунд. Больной в сознании…— Совершенно верно, — поддакнул я, — в здравом уме и трезвой памяти.— Не ощущаете головокружения? — поинтересовался вынырнувший из-за спины толстого профессора маленький седовласый сеньорчик — вылитый доктор Айболит.— Нет, — ответил я, — по-моему, у меня даже температура нормальная.— Очень может быть, — улыбнулся Дулитл, — наверно, вам было бы интересно узнать, что пять минут назад она у вас была 35,2.Мне это было действительно очень интересно. Правда, я не помнил, какая температура считается нормальной. Насчет того, что она у меня нормальная, я сделал вывод только потому, что не чуял ни жара, ни озноба.— Профессор Кеведо, — сказал толстяк, по-тараканьи пошевелив усами, — а вам не кажется, что все это попахивает мистификацией?— Я тоже склонен так считать, коллега! — улыбнулся Айболит. — Правда, если допустить, что больной может симулировать кому или фибрилляцию сердца…— Их можно симулировать электронными средствами на приборах, — не поняв тонкого юмора профессора Кеведо, прорычал усач, потрясая брюхом.— Мадонна! — взвыл доктор Херардо. — Сеньор Мендоса, вы понимаете, в чем вы меня обвиняете? Это оскорбление! Я в суд подам! Здесь минимум семь свидетелей! Это публичное оскорбление!— Коллеги, — примирительно произнес профессор Кеведо, — не будем проявлять далеко идущую горячность. Предлагаю перейти ко мне в кабинет.Светила выкатились из палаты, за ними все остальные, кроме сонной Сусаны, видимо, полностью похоронившей в душе мечту смениться с дежурства, и свеженькая, отоспавшаяся Пилар.Конечно, остался и я: дико захотелось пожрать.— Поесть мне, конечно, не разрешат? — Сам Агнец Божий не спросил бы смиренней.— Боюсь, что пока нет, сеньор, — ответила Пилар. — Вероятно, позже, когда профессора выяснят причины таких резких изменений в вашем состоянии, они смогут определить и рацион питания…— Не помереть бы до этого, — проворчал я. Пилар поняла это буквально, и на ее мордашке появилось очень озабоченное выражение.— Вам бы все-таки стоило прилечь, — сказала она. — Не искушайте судьбу.Я улегся и стал терпеливо ждать.Когда в дверях, наконец, появился Кеведо со своей свитой, я решил, что более удобного случая попросить пищи не представится.— Извините, — произнес я с некоторой застенчивостью, — мне очень хочется есть.— Серьезно? — спросил Кеведо, разом повеселев. — А чего бы вам хотелось?Вопрос был провокационный, потому что я лично сожрал бы сейчас что угодно, хоть ананас в шампанском, хоть брюкву с картофельными очистками. Желудок — отчего-то я был в этом твердо уверен — переварил бы сейчас и филе из молодого жакараре, и игуану под тараканьим соусом. Но на всякий случай я все-таки ответил:— Мяса. Очень хочу мяса.Кеведо посмотрел на меня внимательно, услышал, как бурчит в пустом животе, и сказал:— Что ж, постараемся вас накормить.Профессора, обменявшись малопонятными латинскими фразами, удалились вместе с доктором Херардо, а сестру Сусану наконец-то отпустили домой. Осталась Пилар, которая позвонила по телефону на кухню, и через двадцать минут мне притащили чашку бульона, а также нечто похожее на паровые котлетки, которыми кормят годовалых младенцев. Само собой, после обеда меня потянуло в сон, и я, едва сомкнув глаза, без особо длинного и утомительного переходного периода очутился там, где прервался «дурацкий сон N 1», то есть в Пещере Сатаны, куда четырнадцатилетний мальчик по имени Майк Атвуд приехал на экскурсию со школьными товарищами и учительницей физики Тиной Уильяме… Дурацкий сон N 2 неизвестно кого. Пещера …Минут пять мы ехали по туннелю и видели только бетонированные своды да лампы, мелькавшие через равные промежутки времени. Наш гид, Тэд Джуровски, сидел рядом с машинистом и кашлял, проверяя микрофон. Мисс Уильяме восседала на заднем сиденье с выражением величайшей скуки на лице.— Леди и джентльмены, — сказал Тэд, посмотрев на часы, — сейчас наш вагон выйдет из туннеля, и мы окажемся в гроте «Колоннада». Протяженность грота — двести пять ярдов, высота свода — тридцать три фута…Как раз в этот момент вагончик стал замедлять ход и уже на черепашьей скорости выполз из обреза бетонной трубы. В таком темпе он и полз, пока Тэд Джуровски заполаскивал нам мозги:— Как видите, по обе стороны дороги наблюдаются сверкающие колонны. Всего их шестнадцать — по восемь слева и справа. Это гигантские сросшиеся сталактиты и сталагмиты. Напоминаю для тех, кто этого не знает: огромные «сосульки» из известняка, свисающие с потолка, называются сталактитами, а под ними, там, куда капает известковая вода, постепенно образуются грибообразные натеки, называемые сталагмитами…— Знаем, — буркнул себе под нос Дуг Бэрон.Конечно, здесь, в гроте, какой-то светотехник очень профессионально разместил лампы, которые толково подсвечивали «колоннаду». Под лучами светильников мокрые колонны поблескивали и даже сверкали радужными красками. Все было красиво, но не более того. Вагон вновь въехал в туннель и прибавил скорость. Тэд опять взялся за микрофон:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164