Горел верхний свет. Он лежал на столе лицом вниз с размозженной головой. Возле камина на подставке лежала кочерга. Никакого сомнения, его ударили кочергой.
— Какой ужас…
— Приятная картина. Видимо, мгновенная смерть. Ты, надеюсь, не ждешь, что я буду его жалеть? Но мы должны быть осторожны, иначе нам придется пожалеть самих себя.
— Продолжай.
— В первые же пять секунд у меня появилась эта веселенькая мысль. Когда я увидел плащ, она окрепла. Он был вывернут, подкладка в желтую полоску показалась мне знакомой, я подошел и увидел под воротником свои инициалы. После это я протер кочергу окровавленным платком, который валялся в камине.
Рета содрогнулась.
— Он дал его мне для перевязки. Ты не должен был стирать отпечатки.
Он уставился на нее взглядом, полным обвинения.
— Это почему же? Раз там лежит мой плащ, значит, его кто-то принес. Я не приносил. Остаешься ты.
— Карр!
— Хватит повторять «Карр!» Если ты рассвирепела и ударила его, шансы сто к одному, что ты убежала и не подумала об отпечатках. Но если это сделал кто-то другой, и он был настолько умен, что воспользовался моим плащом, то сто к одному, что он уже протер ручку кочерги — вот о чем я тогда подумал. Я протер ручку и бросил платок в камин, огонь в нем уже задохнулся под пеплом. Не знаю, сгорел он или нет, это не имеет значения. Потом я собственным платком протер край двери, взял плащ и ушел.
Она снова лишь коротко вздохнула.
— Ты должен был позвонить в полицию.
— Может, я и дурак, но не такой уж законченный… — Карр поднял плащ. — Надо смыть кровь. Как это сделать?
— Холодной водой… Карр, мне это не нравится. Мы должны сообщить в полицию, мы не сделали ничего плохого.
Впервые он дотронулся до нее, крепко ухватив за плечо.
— У тебя неплохая голова, пошевели мозгами! Как ты думаешь, найдется ли дюжина людей, которые поверят, что это сделал не я?
— Ты?
— Или ты.
Она почувствовала, как подступает тошнота.
— Дюжина…
— В суде двенадцать присяжных, Рета, — и повернулся к двери.
Глава 16

Молочник мистер Стоукс пустился в свой обычный обход в семь часов утра. Через двадцать минут он добрался до Меллинг-хауса, и то, что увидел, впоследствии он описал как «ужасное положение вещей». Задняя дверь была открыта. В этом молочник не нашел ничего странного. Все, что от него требовалось, — принести молоко на кухню, и когда миссис Мейхью предложит ему чай, сказать: «Я бы с удовольствием, но не могу». Но в это утро никакого чая не было, миссис Мейхью сидела на кухонном стуле, замерев и вцепившись в сиденье обеими руками. У нее был такой вид, как будто она упадет, если ненароком отпустит руки. Глаза ее смотрели прямо на мистера Стоукса, но он не поручился бы, что она его видит: глаза вылезли на лоб, лицо белое, как творог. Такого приема мистер Стоукс никогда не встречал.
— Э, миссис Мейхью, в чем дело? — спросил он, но ответом ему был все тот же взгляд. Он поставил молоко на стол и оглянулся в поисках самого Мейхью, потому что с его женой явно было что-то неладно, и он не мог уйти, оставив ее в таком состоянии.
Мистер Стоукс вышел из другой двери кухни в темный коридорчик. Дверь в кладовку была открыта, он увидел плечо Мейхью и его руку, держащую телефонную трубку, и все это тряслось. Когда показалась голова, она тоже тряслась, но не потому, что Мейхью тряс ею — нет, он весь колыхался, как желе, которое готовила его жена. Зубы его стучали. Мистер Стоукс подумал, что на другом конце провода, наверное, ничего не понимают из того, что пытается сказать Мейхью. И, видимо, он не ошибся, так как голос из трубки умолял говорить внятно, а Мейхью произнес:
— Я попробую… — и опять затрясся. — Такой страх… я его нашел… жуткое зрелище…
В деревне мистер Стоукс имел заслуженную репутацию человека, повсюду сующего свой нос. Он больше не мог терпеть. Тут и дураку ясно: что-то случилось. Мистер Стоукс ни в коей мере не считал себя дураком. Он немедленно сделал предположение, что это что-то — убийство или, по крайней мере, внезапная смерть, подошел к трясущемуся Мейхью и дружески обнял его за плечи.
— В чем дело, дружище? С кем ты говоришь, с полицией? Ну-ка, глотни водички.
Он сунул мистеру Мейхью чашку, отобрал трубку и прижал ее к уху.
— Алло! Говорит Стоукс, молочник. Это полиция?
Голос, который должно быть принадлежал весьма солидному полицейскому, ответил «да» и спросил, причем тут мистер Стоукс.
— Я принес молоко и застал мистера Мейхью в таком состоянии, что он вряд ли сможет что-либо объяснить. Я дал ему воды и сказал, что поговорю сам. Это полиция Лентона?
Голос опять ответил «да» и потребовал вернуть к телефону Мейхью.
— Это непросто, — замешкался мистер Стоукс. — Видите ли, тут дело скверное: миссис Мейхью за соседней дверью на кухне в полуобмороке, а этот бедолага выглядит так, как будто его ведут на расстрел. Он расплескал воду, что я ему дал, так и не выпив. Побудьте на проводе, я попробую разобраться, в чем дело.
Констебль Уитком ждал. До него доносились бессвязные, тревожные звуки: всхлипы, задыхающиеся вскрики, на них накладывался голос Стоукса, который кого-то сладко увещевал и подбадривал. Затем он кратко и отчетливо сказал: «Черт!» — и наступила такая долгая пауза, что констебль вызвал телефонистку и спросил, не отключился ли абонент. Ему уверенно ответили «нет». После этого констебль услышал еще парочку всхлипов, а затем топот бегущих ног. Мистер Стоукс опять появился на линии, но он растерял всю свою невозмутимость и почти кричал:
— Мистер Лесситер убит! В своем кабинете! Ему пробили голову кочергой! Вот что пытался сказать Мейхью, но не смог, и неудивительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68