И Рэндал Марч отправился домой.
Он покинул Меллинг и медленно поехал по узкому темному проулку. С обеих сторон тянулась живая изгородь — неухоженные, разросшиеся кусты, местами прерываемые черными дырами. На дороге не было ни души — ни света фар других машин, ни низко висящего фонарика велосипеда, ни пешеходов, жавшихся к кустам. Одиночество и темнота были приятны. Физически он устал так, как не уставал долгие годы; смертельно болела и голова. В последние два дня его мысли шарахались из стороны в сторону, боролись, бунтовали. Даже когда он призывал их к порядку, удерживал равновесие между обвинением и защитой, выполнял работу без опасений и поблажек, он не был уверен, что чаша весов не перевешивает в ту или другую сторону.
Он ехал по дороге, освещенной фарами, и от души желал, чтобы так же светел был его путь.
В полумиле от Меллинга дорога делала крутой поворот влево, а вперед, в Рауберри Коммон, уходила грунтовая пешеходная дорога. Фары выхватили из темноты женскую фигуру. В момент поворота она стояла, ослепленная вспышкой света, с непокрытой головой, бледным лицом и широко открытыми глазами. Это было страшно — как лицо утопленницы.
Он проехал поворот, остановился и вернулся пешком. Услышал как поскрипывает гравий. Неописуемое облегчение окатило его с головы до ног. Он стал уверять себя, что причин для страха нет, хруст гравия звучал для него как самый желанный звук. Он окликнул женщину:
— Рета! Что ты тут делаешь? — и увидел, что она движется к нему, как тень.
— Я ходила в Рауберри Коммон. Не могла сидеть взаперти.
— Нельзя разгуливать в темноте. Это плохо кончится.
— Мне никто не сможет причинить зла, я слишком несчастна.
— А в темноте чувствуешь себя защищенной?
— Да. Люди тебя не тронут, ты один во всем мире…
— Рета, не надо так говорить!
— Я иду домой.
Она сделала шаг, и тут он сорвался. Марч был человек решительный, он не мог дать ей вот так уйти от него. Не раздумывая, он схватил ее — под руками оказалось грубое пальто — и обнял.
— Рета!
— Пожалуйста, отпусти меня!
— Не могу. Я люблю тебя. Ты это знаешь. Ведь знаешь?
— О нет!
— Что пользы лгать? Наконец-то мы скажем друг другу правду! Ты знаешь, что я тебя люблю.
— Нет…
— Перестань лгать, Рета! Если мы не можем ничего сделать друг для друга, то можем по крайней мере быть искренними. Если бы ты не знала, разве сидела бы у меня сегодня с обвиняющим видом? Как только я задаю тебе вопрос, ты на меня злишься, как только я устраняюсь и даю расспрашивать тебя этому чертовому Дрейку, ты меня обвиняешь. Если бы ты не знала, что я тебя люблю, ты бы так себя не вела. Ты знала.
— Да… знала. Но разве это важно? Это как узнать о чем-то таком, что давно умерло… прошло.
Он крепче сжал ее. Она почувствовала, какие у него сильные руки.
— Что ты говоришь? Думаешь, я дам тебе уйти?
Странным, рыдающим голосом она произнесла:
— Я… уже… ушла.
К нему вернулось беспокойство, которое он испытал, когда увидел ее в свете фар, похожую на утопленницу. Его мелодичный голос стал жестким и скрипучим.
— Не говори так, я этого не принимаю! Прошу тебя стать моей женой.
— Ты что, Рэндал?! И мы пошлем объявление в газеты? Вот уж они порадуются! Заголовок: «Главный констебль женится на главной подозреваемой в деле об убийстве Лесситера!» Хотя нет, это они смогут только после ареста — неуважение к суду или как там это называется? А как только меня арестуют, я буду осуждена. О, Рэндал, почему это с нами случилось! Мы могли бы быть счастливы!
Горе разбило ее. Она не предполагала, что так получится. От мысли, что все могло быть прекрасно, становилось еще больнее. У нее не осталось ни гордости, ни самообладания. Она даже не порадовалась, что вокруг темно — она заливалась бы слезами и в яркий день.
Сначала Рэндал ничего не понял. Она неподвижно стояла, а он с трудом справлялся с собственными эмоциями.
Потом жгучая слеза упала ему на руку. Он поднес ладонь к ее лицу, и на нее закапали слезы. Он стал осыпать ее поцелуями, и она целовала его в ответ со всей страстью отчаяния. Если это все, что им дано, так пусть оно будет отпущено полной мерой.
Они были одни во всей вселенной, дыхание и биение сердец слились воедино. Они не знали, сколько так продолжалось. Наконец она задыхаясь сказала:
— Мы сошли с ума.
— Нет, — возразил Рэндал, — мы выздоровели. Так и будем держаться дальше, как здравомыслящие люди.
— Стоит ли?
К нему вернулось самообладание. Мысли окрепли.
— Стоит.
— Не знаю… У меня такое чувство, что я ушла… я где-то далеко.
— Я принесу тебя обратно.
— Вряд ли ты сможешь…
Она отодвинулась.
— Рэндал, ты можешь ответить мне честно на один вопрос?
— Постараюсь.
— Если постараешься, выйдет нечестно. Я должна знать. Ты уверен во мне? Не сейчас, не в этот момент, а уверен ли ты всегда? Утром, или если тебя разбудить среди ночи, когда ты еще не успел разобраться и переубедить себя?
— Да, я всегда был в тебе уверен. Мне не надо себя переубеждать, у меня это в крови.
Она прильнула к нему и сказала:
— А Карр не уверен.
— Рета!
— Он не виноват. Он хочет верить, ужасно хочет.
— Молодой дурень.
— Он старается, я вижу. Иногда его немного отпускает, а потом опять: «А может, она это сделала?» Он ничего не говорит, но я знаю. Если бы то же было с тобой, я бы не вынесла.
— Со мной так не будет, обещаю тебе.
Она снова повторила:
— Карр не виноват. Я сама могла бы про него так думать, если бы не было очевидно, что он считает, что Джеймса убила я. Он спросил меня, зачем я это сделала. И заставил меня отстирывать плащ. Боюсь, я сделала это плохо.
— Тебе вообще, не надо было этого делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68