- воскликнул Пыпин с досадой.
- Извините, почтеннейший хулиган. Но мы не могли удержаться! Ведь это же преступление века! Вы сбили юнгу с истинного пути! И мы просто обязаны подчеркнуть весь трагизм этой катастрофы. Средствами своего скромного искусства, конечно, - возразил дирижер и сконфуженно добавил: - Мы немножко опоздали. Преступник уже завершил свое черное дело. Но кто знал?! Кто знал, что наш знаменитейший, стойкий из стойких юнга не устоит?!
- Но это только половина факта, - возразил, в свою очередь, Пыпин. - В то же самое время юнга Иван Иванович привил мне стремление к добру. И мне очень стыдно за свое хулиганское прошлое. Не верите? Тогда смотрите! - И он смахнул рукавом набежавшую слезу.
- Тогда сделаем так, - не смутился дирижер, - одна половина оркестра будет играть ликующий туш, а вторая поведет тему ужасающей катастрофы.
А мне было очень обидно. Добиться в конце концов полной победы и одновременно потерпеть такое сокрушительное поражение...
ГЛАВА XV, которой предстоит сыграть почетную роль эпилога
Догорели воображаемые дрова в воображаемом камине. Затихла воображаемая метель. Потому что за окном стояло теплое солнечное лето. И потому, что мой рассказ подошёл к концу.
Мы сидели перед потухшим воображаемым камином - я и я. Два пенсионера Пыпина. Два Ивана Ивановича. И молчали, все еще находясь во власти воспоминаний.
Потом я открыл школьную тетрадь и начал писать послание всем ребятишкам Земли. Я сочинял его в стихах. Мне хотелось, чтобы дети усвоили мораль из нашей весьма поучительной истории.
Первые строки послания будто сочинились сами, едва мое перо прикоснулось к бумаге.
Не выходите из себя!
Назад возврата нет!
- А разве так уж плохо, когда возврата нет? - обиделся двойник, заглянув в тетрадку через мое плечо.
- А что же тут хорошего? Это ведь мне случайно удалось вернуть свое сбежавшее отрицательное "я" и перевоспитать его на личном примере. Не каждому так повезет. И даже мой фантастический успех и тот еще нельзя считать окончательным.
Я пристально взглянул в глаза своему двойнику. В моей памяти еще жило позорное поражение - тот случай с личными бревнами, после которого только с большим трудом мне удалось восстановить свои положительные качества в прежнем виде. И хотя двойник в последние годы вел себя смирно, я хотел, чтобы он успокоил меня.
- М-да, мало ли что в жизни бывает. Разве можно ручаться заранее, философски произнес двойник, отводя глаза.
И так он каждый раз ускользал от ответа, лишая меня полной уверенности.
Я бы, наверное, очень расстроился, но тут, словно в утешение, у меня родились две новые строчки:
А если ты раз
Д
во
и
лся!
Будь добр, держи ответ!
Пока один "я" сочинял стихи, другой придирчиво следил за его занятием.
- Я, конечно, ничего не смыслю в поэзии. Но по-моему, "раздвоился" не помещается в стихотворный размер. И потом, даже мне известно, что в этом слове ударение ставят совсем но там, - заметил двойник, дыша над моим затылком.
- Во-первых, я не виноват, что слово "раздвоился" такое длинное. А во-вторых, ты хочешь, чтобы я еще ко всему и был гениальным поэтом? Не слишком ли? - отпарировал я.
Признаться, я схитрил. Мне ничего не стоило найти подходящую рифму, но тогда бы литературные критики получили долгожданный повод и разразились тучей хвалебных статей. А смысл моего послания и так будет ясен ребятам.
И я смело продолжал:
И не вали на педсовет,
Борись с собою сам!
Такой даю тебе завет
И всем ребятам. Пам!
Мне очень нравилась рифма "пам". Она звучала как заключительный удар медной музыкальной тарелкой. Па-а-ам! Но я слукавил, скрыл от себя свое удовлетворение.
- Ты прав, - сказал я, кривя душой с самыми лучшими намерениями. - Плохие получились стихи. Рифмы "сам" и "пам" никуда не годятся. Да и что еще можно ждать от меня? Фигуры, незаслуженно раздутой моими современниками?
- Положим, стихи не так уж и плохи. Пожалуй, они под стать моей песенке. Помнишь: "Дети, дети обоего пола..." - промурлыкал двойник и хитро подмигнул. - И не такой уж признаться, раздутый... Вынести такие испытания!
- Если уж говорить об испытаниях, то самые трудные из них выпали на долю моей многострадальной скромности, - уточнил я на тот случай, если бы кто-то каким-то образом подслушал наш разговор.
- Да, да, ты сказочно скромен! - подхватил двойник намеренно громко для тех, кто мог все же случайно подслушать. - Я хотел сказать: если бы не твоя скромность... - Он подался в мою сторону, искушающе зашептал: - Мы-то с тобой понимаем, что она у тебя самая смелая, самая находчивая, самая мудрая, самая...
Он застал мою скромность врасплох. Он льстил ей самой! Я с ужасом заметил, что начинаю зазнаваться, и последним отчаянным усилием перебил его, воскликнув:
- Ты ничего не слышал о Маше и Толике Слонове?
- А разве днем появились свежие новости? - спросил он с живым интересом.
Он так полюбил наших юных друзей, что тут же забыл про свою затею.
Я тоже забыл про пучину зазнайства и тщеславия, которая было разверзлась перед моими ногами, и озабоченно переспросил:
- А разве не появились? Ведь после их последнего письма прошло три часа! И я подумал: может быть, до тебя дошли хоть какие-то скудные новости.
- К сожалению, не дошли. Я знаю только то, что мы | прочли с тобой в письме, которое получили сегодня утром. Но если ты хочешь, я с удовольствием напомню, о чем они пишут в своем утреннем письме, - щедро предложил двойник.
- Напомни. А я с удовольствием послушаю, - попросил я и поудобней устроился в плетеном кресле.
- Итак, они успешно закончили школу. И летом Маша поступила в педагогический институт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64