Больше мне нечего рассказать, остальное, наверное, выяснится с рассветом. А еще, святой отец, он попросил, то есть лорд Берингар попросил, вас сообщить обо всем брату Кадфаэлю и позволить, чтобы утром я провел его в то место, где его будет ждать шериф. Вот почему я позвал сюда брата Кадфаэля. Утром я провожу его туда и, если у него есть сейчас вопросы, постараюсь на них ответить. Он сказал, то есть Хью Берингар сказал, мол, брат Кадфаэль знает толк в ранах, так как много лет был воином.
Казалось, юноша уже был на грани обморока, однако он с облегчением вздохнул, словно сбросил с плеч тяжелую ношу.
— Раз уж то место охраняют, — заметил брат Кадфаэль, встретив вопрошающий взгляд аббата, — то, что бы там ни было, мы увидим это завтра. А сейчас, наверное, не стоит нам заниматься домыслами, ибо так слишком легко впасть в глубокое заблуждение. У меня лишь один вопрос. Тутило, в котором часу ты ушел из Лонгнера?
Юноша встрепенулся, последовала неожиданно долгая пауза, прежде чем он ответил.
— Было поздно, уже после повечерия.
— Ты никого не встретил на обратном пути?
— Нет, никого по эту сторону реки.
— Полагаю, нам следует подождать до тех пор, покуда то место не осмотрят при свете дня. Тогда и выяснится личность несчастного, — заметил аббат Радульфус. — А теперь закончим! Отправляйся в постель, Тутило, и да дарует тебе господь спокойный сон. Когда мы встанем к заутрене, у нас еще будет время подумать, прежде чем делать какие-либо выводы.
Однако улегшись в свою постель и не имея сна ни в одном глазу, Кадфаэль подумал, что едва ли кому-нибудь из них пятерых, один из которых рассказывал, а четверо слушали, удастся заснуть в эту ночь. А трое, знавших о том, что нынче вечером именно этой тропой в обитель должен был прийти молодой пастух из Аптона, едва ли долго раздумывали, прежде чем назвать имя убитого, и, наверное, уже сообразили, кому было выгодно, чтобы свидетель никогда не дошел до аббатства. Аббат Радульфус, разумеется, не упустил этого из вида, но скорее всего воздержится от каких-либо действий, покуда ситуация не прояснится. Приор Роберт, надо отдать ему должное, все время молчал, ибо попусту он обвинять никого не стал бы, но ума у него вполне достаточно, чтобы свести воедино мелкие улики и сделать свои выводы. Сам же Кадфаэль решил действовать согласно тому, что советовал обычно другим, то есть с выводами не торопиться, ведь так легко впасть в заблуждение. Ибо один господь знает, сколь трудно, ступив на неверный путь, вернуться затем на путь истинный.
«Что же мы имеем? — размышлял Кадфаэль. — Быть может, Альдхельм просто забыл, что обещал прийти вчера вечером в аббатство и указать на искомого монаха, и сейчас он преспокойно спит в своей постели? Братьям-монахам ничего не сказали, об этом визите знали лишь аббат, приор, Хью и я. Посыльный мальчик не в счет, он лишь бегал с поручением, не зная сути дела, и наверняка тут же забыл обо всем, выполнив поручение и получив заслуженное вознаграждение. Герлуину тоже ничего не сказали, и он, видимо, пребывает в полном неведении. Равно как, надеюсь, и сам Тутило. И все же странно, что именно этим вечером Тутило отправился в Лонгнер. Посылали ли за ним? Это нетрудно проверить. Скажем, если он каким-либо образом пронюхал о том, что должен был явиться Альдхельм, то он получал лишь отсрочку, не более того, ибо рано или поздно ему пришлось бы вернуться. А вот, скажем, если Тутило вернется, а Альдхельм не придет… Ни вечером, вообще никогда…»
Так, шаг за шагом, у Кадфаэля стала вырисовываться версия, в которую он, однако, не мог поверить. Он почел за благо отложить свои размышления до тех пор, пока собственными глазами не осмотрит и место, где произошло убийство, и самого убитого.
Свет раннего утра с трудом пробивался сквозь голые кроны деревьев и густое переплетение ветвей подлеска, смутно освещая узкую лесную тропу, бурый и влажный ковер гниющей прошлогодней листвы и редкие выходы камня, которым пересечение теней придавало вид каменных ступеней, ведущих к старым лесопосадкам, где стройные деревца росли в правильном порядке. Солнце еще не вышло из-за края тучи на востоке. Вечером прошел дождь, и солнечный свет казался тусклым и бесцветным, но вполне позволял увидеть то, что заставило Тутило встать во тьме на колени, а также то, чего он не заметил.
Как и говорил Тутило, убитый лежал поперек тропы, немного наискось и не то чтобы ничком, а скорее на правом боку — правая рука откинута назад левая, согнутая в локте, хорошо видна на фоне темных складок его одежды с капюшоном. Когда этот человек падал, капюшон, видимо, откинулся на спину. Убитый лежал, вдавившись правой щекой в мокрые листья. Левая, открытая, часть его головы была темной от запекшейся крови, — именно эту зияющую рану Тутило нащупал руками в темноте и с ужасом отдернул руку.
Теперь, утром, Тутило держался довольно спокойно, стоя подле кустов у края тропы и пристально разглядывая то, что вчера от него скрыла темнота. Полуприкрытые веки юноши отчасти скрывали его золотистые глаза, губы были плотно сжаты — единственный знак, выдававший усилие, которое он делал над собой, чтобы оставаться внешне невозмутимым. С постели он встал очень рано, наверное, так и не заснул, и если не считать его хриплого пожелания доброго утра, то всю дорогу до этого места в густом лесу юноша не проронил ни единого слова, послушно выполняя все, что от него требовалось.
Лица убитого было почти не видно. Кадфаэль встал на колени и осторожно просунул ладонь под правую щеку покойника, желая повернуть его голову и увидеть лицо.
— Ты знаешь, как его зовут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82