Но какой в этом смысл при посвящении епископа в сан? Ведь если предсказание окажется плохим, то ничего уже не сделать, епископа уже поздно менять.
Кадфаэль снял с огня стоявший на решетке жаровни кипящий горшок и поставил его на земляной пол охлаждаться, затем бросил на угли пучок сухой травы, чтобы пригасить пламя, и лишь потом неторопливо и осторожно разогнулся и сел подле своего друга.
— Сам я, как ты понимаешь, тоже не присутствовал на подобных собраниях, — сказал он. — Епископы собираются в своем узком кругу. Но что удивительно, итоги выборов каким-то таинственным образом становятся известны. Наверное, кто-то умышленно выбалтывает их. А может, и выдумывает. Но выборы эти происходят именно так, как сказал аббат, причем в весьма торжественной обстановке. Во всяком случае, так мне рассказывали. Евангелие кладется на плечо избираемого епископа, его открывают наугад, после чего кладут перст на страницу…
— Кто это делает? — потребовал ответа Хью, спрашивая о самом существенном и сомнительном моменте во всей процедуре.
— Ну, я как-то не спрашивал. Наверное, архиепископ или тот епископ, который проводит обряд посвящения в сан. Разумеется, это может оказаться и друг, и враг, но я уверен, что все делается честно. Впрочем, кто знает? Так или иначе, выбранный стих из евангелия говорит о будущей деятельности нового епископа. Иногда весьма точно. Достославному Вустерскому епископу Волстану выпал вот такой стих: «…вот, подлинно израильтянин, в котором нет лукавства». Иным повезло меньше. Знаешь, Хью, что вышло Роджеру Солсберийскому, который впал в немилость у короля Стефана? «…Связавши ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю».
— Трудно поверить! — воскликнул Хью, поднимая скептически сдвинутые брови. — Неужели никто не припомнил ему этого после его падения? Интересно, что послали небеса Генриху Винчестерскому, когда его посвящали в сан. Пожалуй, даже я мог бы подобрать подходящий стих.
— Думаю, ему выпало что-нибудь из Матфея, там, где он говорит, что ложные пророки умножатся среди нас. Что-нибудь вроде: «Если начнут кричать — Вот Христос! — не верь им». Но толковать тут тоже можно по-разному.
— На этот раз там, где евангелие не говорит предельно ясно и не допускает разночтений, придется, пожалуй, изрядно потрудиться, — заметил Хью. — Как думаешь, почему аббат Радульфус пошел на это? Разумеется, удачный ответ можно подстроить. Но едва ли аббат пойдет на такое. Неужели он так уверен в справедливости небесной?
Кадфаэль уже задавал себе этот вопрос и пришел к выводу, что аббат и впрямь свято верит в выборы по книге и рассчитывает на то, что евангелие подтвердит право Шрусбери на владение ковчежцем святой Уинифред. Кадфаэль не переставал дивиться тому, что странным образом ожидает чуда от ковчежца, в котором мощи святой Уинифред пролежали всего-навсего трое суток, после чего вновь упокоились в родной валлийской земле. И, более того, дивился от бесконечной милости, которая распространялась на этот ковчег через многие-многие мили, несмотря на то что вместо святой Уинифред в ковчежце лежал обыкновенный грешник. Некая невидимая аура чуда витала над ее алтарем. Святой здесь не было, не было никогда, но некий дух ее принесен сюда и являл ее присутствие удивительными милостями.
— Думаю, аббат уверен в праведности суда святой Уинифред, — повторил Кадфаэль. — Он понимает, что по-настоящему она никогда не покидала и не покинет нас.
После ужина Кадфаэль возвратился в свой сарайчик, дабы сделать все приготовления на ночь. Он пригасил жаровню до утра и проверил затычки в своих кувшинах, бутылях и флягах. В этот поздний час монах никого не ждал к себе и весьма удивился, когда дверь у него за спиной тихо, почти бесшумно, отворилась и в сарайчик вошла Даални. В слабом желтом свете масляной лампадки девушка выглядела необычно: черные волосы, заплетенные в косу с красной лентой, несколько локонов свободно спадали у висков, ярко-синее, цвета ее глаз, платье, витой золотой поясок. Девушка быстро затворила дверь и с улыбкой встретила взгляд монаха, которым тот окинул ее с ног до головы.
— Мой парадный наряд. Я только что пела для графа Роберта. Теперь он беседует с моим хозяином, поэтому я удалилась. Думаю, не ошибусь, если скажу, что Реми уедет отсюда в Лестер вместе с Робертом Боссу. Если только верно разыграет свою партию, а музыкант он хороший. Да и графа на мякине не проведешь.
— Не нуждается ли твой хозяин в моих лекарствах? — Кадфаэль хотел понять, зачем явилась девушка.
— Нет. И я тоже нет. — Даални, как и в прошлый раз, была чем-то озабочена, но не спешила переходить к делу, с которым пришла. — Бенецет говорит, что Тутило обвиняют в убийстве. Говорит, Тутило убил человека, которого обманом вовлек в кражу вашей святой. Но Тутило не мог этого сделать, — уверенно заявила она. — Он не насильник, а просто мечтатель. Он не способен к действию.
— Однако от мечтаний он все-таки перешел к делу, украв нашу святую, — резонно заметил Кадфаэль.
— Прежде чем сделать, он долго мечтал об этом. Украсть-то он мог, но это же совсем другое дело. Тутило жаждал облагодетельствовать свою обитель, жаждал исполнить свою мечту, чтобы его оценили и похвалили. Едва ли он украл бы что-либо для себя лично. Но для Рамсея, конечно, мог и украсть. Он даже принялся мечтать о том, как вызволит меня из моего рабства, — тихо промолвила девушка и улыбнулась, вспоминая невинность и неопытность юного Тутило. — И вот теперь вы держите его под замком, и впереди его не ждет ничего хорошего. Даже если ваша святая останется здесь и даже если Тутило избежит суда шерифа, то Герлуин увезет его в Рамсей, где ему придется заплатить и за то, что он пытался украсть, и за то, что кража не удалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82