Он что, задушил бы его прямо на бульваре? Картины из глубины карцера при свете дня вызывали у Шарля тошноту. Узнав своего палача, Шарль тоже испытал тошноту, и прошлое настигло его, как кошмар.Опустив глаза, Шарль заметил Винсена, он стоял рядом с койкой, заслоняя Даниэля.– Вы оба тут? – выдохнул он. – Это хорошо… Голос звучал хрипло, но не дрожал.– Один, девять, три, семь, – проговорил он. – Легко запомнить, это год рождения Бет. Это шифр сейфа в моем кабинете. Вы откроете его все вместе, я так хочу.Винсен нежно взял руку отца.– Хорошо, папа. Тысяча девятьсот тридцать седьмой.Лицо старшего сына было не узнать, и Шарль попытался улыбнуться.– Подожди, я пока еще здесь. Хочу вам кое-что рассказать. Мари здесь?– В приемной, вместе с Аленом.– Что, и Ален приехал?– Да, вместе со мной. Понимаешь, Готье хотел, чтобы…– Могу представить, чего он вам наговорил, можешь не повторять. Теперь приведи их. Это вас всех касается.Винсен не сразу выпустил руку отца, обеспокоенно взглянул на Даниэля и вышел из палаты. По коридору он прошел в маленькую комнату с бесформенными креслами. Навстречу ему рывком поднялась Мари.– Он очнулся? Можно его увидеть?За долгие часы ожидания слезы смыли макияж, и она выглядела очень растерянной. Готье строго-настрого запретил утомлять Шарля и толпиться у его постели. Клару и Мадлен он разместил в своем кабинете, двумя этажами выше, и пообещал, что придет за ними, если Шарль их позовет. Состояние дяди все ухудшалось; он мог умереть в любую минуту, но мог и продержаться еще несколько дней. Готье твердо решил оберегать бабушку: она не выдержит, если все это затянется.– Он зовет вас всех, – сказал Винсен, глядя на Алена.Тот удивленно посмотрел на него, не понимая, как эта фраза может относиться к нему.– И меня тоже?– Он сказал всех.Они втроем вышли в коридор. У двери палаты стоял Готье, прислонившись к стене и засунув руки в карманы халата. Он вполголоса сказал Винсену:– Я только что говорил с тестем. Шарль неоперабелен. С печенью ничего не сделаешь. А ведь еще селезенка, почки…Заключение профессора Мазойе, подтвержденное другими специалистами, не подлежало сомнению. И все-таки Винсен спросил:– Так, значит, надежды нет?– Увы, никакой… Все, что мы можем сделать, – это облегчить его страдания.Было что-то зловещее в прямоте Готье… – Идем с нами, – сказал Винсен, – он хочет нам что-то сказать…Винсен вошел первым, кузены за ним; Даниэль по-прежнему неподвижно стоял у кровати. Готье машинально проверил капельницу, взглянул на мониторы. Сердце дяди билось неровно.– Тебе плохо? Хочешь обезболивающего? – участливо спросил Готье.– Потом… Раз вы все здесь… Начнем…Шарль замолчал и обвел всех странным взглядом.– Предупреждаю, то, что я расскажу, никому не понравится. Я бы не хотел говорить вам это с больничной койки, но так вышло.Он помолчал и резко отчеканил:– Все эти годы я знал, кто донес на мою жену и дочь.Он сделал вялый жест в сторону сыновей, но они стояли как каменные.– Я догадался, когда вернулся из Германии. Нашел дневник вашей матери… Она вела его в Валлонге, но из осторожности забрала с собой в Париж… Вы все продолжали, жить в Валлонге… С этим подлецом Эдуардом…Ошарашенный Ален сделал резкое движение. Готье отреагировал первым, пытаясь не допустить скандала.– Шарль, остановись, я тебя не понимаю. Папа никогда…– Ошибаешься. Твой отец был подлецом! Шарль не бредил: он говорил громко, твердым голосом.– Что ты хочешь сказать? – пробормотала мертвенно бледная Мари.– Это Эдуард отправил их в Равенсбрюк.Наступила тишина, никто не пошевелился, и Ален отступил назад.– Я больше ни слова слышать не хочу, я ухожу…– Нет, подожди! Будет жаль, если ты уйдешь!Ален замер; даже прикованный к постели, беззащитный и умирающий, Шарль сохранил власть над пятерыми молодыми людьми, которых вырастил.– Ты спрашивал, почему я не люблю тебя? – продолжил он. – Ну, так вот, день объяснений настал. Я готов был ненавидеть вас троих и вашу идиотку мать. Но я вас воспитывал, более того, я терпел завывания Мадлен по поводу этого «бедного Эдуарда»!..Он перевел дыхание, никто не перебивал его.– Вы получите объяснение всему этому… Это так грязно, что я не буду об этом говорить… До сегодняшнего дня я молчал и ждал, щадя вашу бабушку, но больше нет времени ждать. Ведь так, Готье?Не поднимая головы, его племянник пробормотал что-то невнятное. Обезумевшие Винсен и Даниэль в смятении переглянулись, а Ален спросил изменившимся голосом:– Так это ты толкнул его на самоубийство? Отвечай!Эти неясные воспоминания-кошмары теперь обретали смысл. Злобный голос Шарля заглушает тихий и жалкий голос Эдуарда в их последней ссоре. Но раз он пустил себе пулю в голову, значит, действительно совершил это преступление.– Не может быть! – закричала Мари.Потрясенная, она оперлась о койку, слезы текли по ее щекам.– Папа не держал зла на твою жену! – начала она. – Он любил ее, Шарль! Я помню. Он приветливо говорил с ней, делал ей комплименты и…Она замолчала, понимая, какие слова только что произнесла. Она была старшей из пятерых и лучше всех помнила то время. Как Эдуард поглядывал на Юдифь, как улыбался ей. Был с ней куда приветливей, чем со своей женой. По крайней мере, сначала. А потом он снова замкнулся и ни с кем больше не хотел разговаривать. Он часами сидел, запершись в кабинете, и никто не смел беспокоить его, даже Клара. Мари тогда было двенадцать, она беззаботно играла с братьями и кузенами и была равнодушна к взрослым историям. К отцу она никогда не испытывала особой любви. Он был неприятным, тщеславным и очень самодовольным человеком. Но чтобы оказаться таким чудовищем – никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90