В целом это неплохо по сравнению с теми случаями, которые мне доводилось видеть.
— Предполагается, что я должна найти утешение в этом?
— Я — нахожу, — без обиняков заявил он. — Являясь, так сказать, образцовым христианином.
Она вдруг протянула руку и коснулась его лба.
— А жар стал меньше, — заметила она.
— Да, так и должно быть. Это на редкость предсказуемая болезнь. По крайней мере когда она в разгаре. Жаль, что невозможно предугадать ее начало.
— Неужели через день тебя снова будет трепать лихорадка? Вот просто вдруг возьмет и начнется?
— Да. Просто возьмет и начнется, — подтвердил он. Несколько мгновений она обдумывала это, затем сказала:
— Ты, конечно, не сможешь скрыть это от семьи. Он даже попытался сесть.
— Ради Бога, Франческа, только не говори моей матери и…
— Они приедут со дня на день. — Она не дала ему договорить. — Когда я уезжала из Шотландии, они определенно говорили, что выедут не позже чем через неделю после меня, а зная Джанет, можно смело утверждать, что через три дня. Неужели ты и в самом деле полагаешь, что они не заметят, что ты через день прекраснейшим образом…
— Ну уж и прекраснейшим! — вставил он ядовито.
— Не важно! — отмахнулась она. — Так неужели ты думаешь, что они не заметят, что ты чуть не помираешь через день? Майкл, Бог с тобой! Ну нельзя же в самом деле считать их совершенно лишенными разума.
— Хорошо, — сдался он и откинулся на подушки. — Но больше ни одной душе! Я совершенно не хочу, чтобы весь Лондон пялился на меня как на урода.
— Ну, вряд ли до тебя здесь не появлялось ни одного больного малярией.
— Не нужно мне ни от кого жалости, — огрызнулся он. — Особенно от тебя.
Она отшатнулась, словно он ударил ее, и, конечно же, он сразу почувствовал себя полным идиотом.
— Прости меня, — сказал он. — Это так, вырвалось. Она сердито обожгла его взглядом.
— Мне не нужно твоей жалости, — сказал он покаянно, — но твои заботы и твоя доброжелательность будут как нельзя кстати.
Она избегала смотреть на него, но он знал, что сейчас она решает, поверить ему или нет.
— Я говорю искренне, — сказал он, и у него не было сил даже попытаться скрыть изнеможение, звучавшее в его голосе. — Я рад, что ты рядом. Я ведь проходил через это раньше.
Она бросила на него острый взгляд, словно желая задать какой-то вопрос, но вот какой вопрос, этого он и вообразить не мог.
— Я ведь проходил через такое и раньше, — повторил он, — и в этот раз было… по-другому. Лучше. Легче, — поправился он и даже вздохнул облегченно, отыскав подходящее слово. — Легче.
— А, — отозвалась она и заерзала на своем стуле. — Ну… рада это слышать.
Взгляд его скользнул к окнам. Окна были занавешены тяжелыми шторами, но по краям их просачивался солнечный свет.
— А твоя мать не беспокоится о тебе?
— Ах, Боже мой! — воскликнула Франческа и вскочила со стула, да так поспешно, что ударила руку о прикроватный столик. — Ой-ой-ой!
— Ты не ушиблась? — осведомился Майкл из вежливости, так как было ясно, что ударилась она несильно.
— Ах, Боже мой! — Она потрясла рукой, чтобы скорее прошла боль от ушиба. — Я совершенно забыла про маму. Она же ждала, что я вернусь домой вечером.
— Разве ты не послала ей записку?
— Послала, — сказала она. — Написала, что ты болен. Мама прислала ответ, в котором сообщала, что заедет утром помочь, чем сможет. Который сейчас час? Где у тебя здесь часы? Ах, ну конечно! — И она в смятении повернулась к камину, на полке которого действительно стояли часы.
Ведь эта спальня раньше была спальней Джона и по-прежнему оставалась спальней Джона в некотором смысле. Так как же ей было не знать, где здесь стоят часы?
— Всего лишь восемь, — сказала она со вздохом облегчения. — Мама никогда не встает раньше девяти, если только не случится чего-нибудь из ряда вон выходящего, а сегодняшнее происшествие, будем надеяться, она таковым не сочтет. Я старалась, чтобы записка моя звучала не слишком тревожно.
Зная Франческу, можно было быть уверенным, что записка была составлена со всем хладнокровием и всею невозмутимостью, которыми она славилась. Майкл улыбнулся. Не исключено, что она солгала, будто наняла сиделку.
— Нет никаких оснований для паники, — сказал он. Она взволнованно посмотрела на него:
— Ты же говорил, что не хочешь, чтобы знали, что у тебя малярия!
Он даже рот приоткрыл от изумления. Ему и в голову не приходило, что она настолько серьезно отнесется к его пожеланиям.
— Неужели ты бы стала скрывать мою болезнь от собственной матери? — спросил он негромко.
— Ну конечно. Это ты должен решить, говорить ей или нет. — Это было так трогательно, даже, пожалуй, проглядывала в этом какая-то нежность… — Хотя, по-моему, ты ведешь себя очень глупо, — прибавила она.
Да, «нежность», кажется, не совсем то слово.
— Но я с уважением отнесусь к твоим пожеланиям. — Она подбоченилась, и, окинув его взглядом, в котором ясно читалась досада, прибавила: — Как ты мог даже подумать, что я способна поступить по-другому?
— Я и понятия не имел… — залепетал он.
— Право, Майкл, — ворчливо сказала она. — Не понимаю, что это с тобой такое.
— Может, это болотный воздух так на меня повлиял? Она одарила его таким взглядом, вернее, даже Взглядом с большой буквы.
— Я сейчас еду к матери, — сказала она, натягивая свои невысокие серые ботики, — потому что если не сделать этого, мама обязательно объявится здесь сама, да еще притащит с собой все Королевское медицинское общество.
Он поднял бровь:
— Что, она всякий раз так поступала, когда заболевал кто-то из вас?
Франческа издала звук, который был отчасти фырканьем, отчасти хмыканьем и выражал раздражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98