— рявкнула Франческа. — Боже мой, Майкл! Иметь столь преувеличенное мнение о своей мужской привлекательности — это же просто некрасиво!
— Мне говорили, что мнение это вполне обоснованно, — заметил он с томной улыбкой.
Лицо ее залилось краской.
Он наблюдал за ее смущением не без удовольствия. Он, конечно, любил ее, но ему все равно страшно не нравилось то, что она делала с ним, и не настолько он был великодушен, чтобы вид мучений, которые она сейчас испытывала, не доставил ему некоторого удовлетворения.
Ведь ее страдания были лишь малой долей того, что испытывал он, да еще изо дня в день к тому же.
— Не желаю ничего слышать о твоих амурных подвигах, — сказала Франческа чопорно.
— Как странно, ведь раньше ты расспрашивала меня о моих похождениях постоянно. — Он помолчал, наблюдая, как она закипает от гнева. — О чем ты меня все время просила?
— Не хочу…
— «Расскажи-ка мне что-нибудь безнравственное», — проговорил он таким тоном, как будто только что вспомнил ЭТУ ее Фразу, хотя на самом деле он, разумеется, хранил в памяти каждое слово, сказанное ею. — «Расскажи-ка мне что-нибудь безнравственное», — повторил он, но на сей раз медленнее. — Именно так ты и говорила. Я тебе нравился, когда я был безнравственным. И тебе всегда было любопытно послушать о моих подвигах.
— Это было прежде…
— Прежде чего, Франческа? — спросил он. Последовала неловкая пауза.
— Прежде всего этого, — прошептала она. — Прежде нынешней ситуации и вообще всего.
— И предполагается, что я должен понять смысл этой фразы?
Ответом ему был только свирепый взгляд.
— Ну хорошо, — сказал он. — Полагаю, мне следует подготовиться к визиту твоей матери. Вряд ли это будет так уж трудно.
Франческа окинула его взглядом и сказала с сомнением:
— Но ты выглядишь ужасно!
— Не зря я тебя так нежно люблю, — сухо проговорил он. — Когда ты рядом, то можно не беспокоиться, что впадешь в грех гордыни.
— Майкл, будь же серьезнее!
— Увы, я и так серьезен дальше некуда. Она нахмурилась.
— Я могу сейчас встать с постели, — сообщил он ей, — явив тебе для обозрения те части своего тела, которые, как мне думается, тебе вовсе не хочется видеть, или же ты можешь выйти из комнаты и ожидать победоносного явления моей восхитительной особы внизу.
Она обратилась в бегство, что сильно озадачило его. Франческа, которую он знал, никогда не бежала ни от чего на свете.
Да и не в ее обыкновении было удаляться, даже не попытавшись оставить за собой последнее слово.
И самое главное, было невероятно, что она позволила ему безнаказанно говорить о себе как о «восхитительной особе».
* * *
Но Франческе так и не пришлось претерпевать визит ее матери. Не прошло и двадцати минут после того, как она бежала из спальни Майкла, как от Виолетты ей принесли записку, в которой сообщалось, что ее брат Колин, который уже несколько месяцев путешествовал по Средиземноморью, только что вернулся в Лондон, так что Виолетте пришлось отложить визит. А потом, точно как и предсказывала Франческа, в Лондон прибыли Джанет и Хелен, что умерило тревоги Виолетты насчет Майкла и Франчески — как бы они не закрутили роман в отсутствие дуэньи.
Матери — как Франческа и Майкл давно уже привыкли называть их — пришли в восторг, узнав о неожиданном прибытии Майкла, но одного взгляда на его изможденное болезнью лицо оказалось довольно, чтобы ввергнуть их в пучину материнской заботливости, так что Майкл даже вынужден был отозвать Франческу в сторону и умолять ее не оставлять его наедине ни с одной из двух дам. Собственно говоря, приезд их пришелся на сравнительно «хороший» день, так что Майкл мог пообщаться с ними прежде, чем его снова начала трепать лихорадка. Перед тем как, предположительно, должен был начаться приступ, Франческа объяснила обеим дамам природу болезни Майкла, так что к тому времени, когда им пришлось увидеть малярию во всей ее ужасной красе, они были к этому подготовлены.
В отличие от Франчески они согласились охотно — даже, пожалуй, с энтузиазмом — хранить его недуг в тайне. Конечно, состоятельный и интересный граф при любых обстоятельствах будет считаться самой выгодной партией сезона, но все же малярию никогда еще не считали достоинством жениха.
А Джанет и Хелен твердо решили еще до конца года увидеть Майкла на пороге церкви, а его кольцо на пальце новой графини.
В сущности, Франческа чувствовала облегчение от того, что теперь она могла сидеть сложа руки и слушать, как матери толкуют Майклу о необходимости женитьбы. По крайней мере это отвлекло их от нее. Она не знала, как они отнесутся к ее матримониальным планам — предполагала, что обрадуются за нее, — но менее всего ей хотелось, чтобы еще две обуянные зудом сватовства мамаши принялись навязывать ей всех жалких холостяков, завалявшихся на «матримониальном рынке».
Видит Бог, ей и так со многим придется мириться из-за ее собственной матери, которая наверняка не сможет противостоять искушению сунуть нос в дела дочери, уж коли Франческа ясно объявила ей о своем намерении повторно выйти замуж.
Итак, Франческа снова вернулась под крышу Килмартин-Хауса, и семейство Стерлинг замкнулось там, как в коконе: Майкл отклонял все приглашения, обещая вновь начать выходить в свет и принимать, как только он устроится дома после своего долгого отсутствия. Три дамы время от времени появлялись в свете, и Франческа, хотя и ожидала града вопросов о новом графе, все же была поражена их количеством и многообразием.
Все просто с ума вдруг стали сходить по Веселому Повесе, тем более теперь, когда он стал человеком, окутанным тайной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98