с женщинами, независимо от их возраста, генерал был изысканно-вежлив до притворства.Итак, когда маркиза вошла, он поднялся и, немного волоча левую ногу (по его мнению, этим он был обязан старой ране, а по мнению его врача, — недавнему приступу подагры), пошел даме навстречу, галантно подал руку, проводил к козетке, с которой только что встал, придвинул кресло и сел в него.— Как, маркиза!? — воскликнул он. — Вы оказываете мне честь личным посещением?— Я и сама смущена этим не меньше вас, дорогой генерал, — проговорила пожилая дама, стыдливо опуская глаза.— Смущены! Позвольте вам заметить, что с вашей стороны нехорошо так говорить. Смущены! Что же в этом посещении может вас смущать, скажите на милость?— Генерал! Не придавайте моим словам того значения, которое они могли бы иметь при других обстоятельствах: я пришла просить вас об огромной услуге и потому испытываю немалое смущение.— Слушаю вас, маркиза. Вы знаете, что я весь к вашим услугам. Говорите, прошу вас.— Если бы пословица «С глаз долой — из сердца вон» не была печальной истиной, — кокетливо проговорила маркиза, — вы освободили бы меня от необходимости продолжать: вы догадались бы, о какой услуге я пришла вас просить.— Маркиза! Эта пословица лжет, как и все пословицы, которые могли бы опорочить меня в ваших глазах. И хотя я был лишен удовольствия видеть вас со времени нашей последней размолвки по поводу графа Рапта…— По поводу нашего…— По поводу графа Рапта, — торопливо перебил ее генерал, — и размолвка у нас с вами произошла около трех месяцев назад. Однако я не забыл, что нынче у вас день рождения, и только что послал вам букет: вы найдете его у себя, когда вернетесь домой. Это сороковой букет, который вы получите от меня.— Сорок первый, генерал.— Сороковой; я слежу за датами, маркиза.— Давайте проверим!— О, как вам будет угодно!— Граф Рапт родился в тысяча семьсот восемьдесят седьмом году…— Прошу прощения, это произошло в тысяча семьсот восемьдесят шестом.— Вы в этом уверены?— Еще бы, черт побери! Свой первый букет я отправил вам в год его рождения.— За год до его рождения, дорогой генерал.— Ну, знаете ли!..— Никаких «знаете ли»! Именно так и обстоит дело.— Ну хорошо! Впрочем, я пришла не для того, чтобы говорить с вами о несчастном мальчике.— Несчастный мальчик? Прежде всего, он уже не ребенок: мужчина, которому сорок один год, далеко не мальчик…— Графу Рапту только сорок лет.— Сорок один! Я слежу за датами. И потом, не такой уж он несчастный, мне кажется: во-первых, вы выплачиваете ему что-то около двадцати пяти тысяч ливров ренты…— Ему следовало бы получать все пятьдесят, если бы не его отец, у которого каменное сердце!— Маркиза! Я незнаком с его отцом и ничего не могу вам на это ответить.— Вы незнакомы с его отцом?! — вскричала маркиза тоном Гермионы, которая вопрошает:Я не любила? Я? Ты смеешь молвить это? Ж.Расин, «Андромаха», IV, 5. — Перевод И.Шафаренко и В.Шора

— Не будем ссориться, маркиза! Говоря о графе Рапте, вы назвали его несчастным, а я вам ответил: «Не такой уж он несчастный! Во-первых, у него двадцать пять тысяч ливров ренты, которую вы ему выплачиваете…»— О-о, ему следовало бы получать не двадцать пять, а…— …пятьдесят, как вы уже сказали. Итак: двадцать пять тысяч ренты он получает от вас; жалованье полковника составляет четырнадцать тысяч франков; звание командора ордена Почетного легиона приносит ему две тысячи четыреста! Сложите-ка, прошу вас. Да прибавьте депутатские! Кроме того, поговаривают, что благодаря вашему влиянию на брата он вот-вот женится на одной из красивейших парижских наследниц, да еще возьмет в приданое два не то три миллиона. Аи да несчастный мальчик! Мне, напротив, кажется, что он, как сказано в поговорке, «счастлив, словно незаконнорожденный»!— Фи, генерал!— Да это же поговорка! Вы сами их употребляете, почему же я должен лишать себя этого удовольствия?— Вы недавно сказали, что все пословицы лгут.— Я говорил лишь о тех из них, что могли бы опорочить меня в ваших глазах… Однако, мне кажется, мы отклонились от темы, ведь вы сказали, что пришли просить меня об услуге. О какой услуге идет речь?— Вы не догадываетесь?— Нет, могу поклясться!— Угадайте, генерал!— Сожалею, маркиза, но мне ничего не приходит в голову.— Я пришла пригласить вас на бал, который даю завтра.— Вы даете бал? — Да.— В своем доме?— Нет, у брата.— Стало быть, бал дает ваш брат.— Это одно и то же.— Не совсем… так я, по крайней мере, полагаю. Ведь я послал сорок букетов не вашему брату, а именно вам.— Сорок один.— Не хочу спорить: одним букетом больше, одним меньше…— Вы придете?— На бал, который дает ваш брат?— Так вы придете?— Вы говорите это серьезно?— Я вас не понимаю.— Ваш брат называет меня старым монтаньяром за то, что я примыкаю к партии левых центристов и голосую против иезуитов! Удивляюсь, почему бы ему не называть меня заодно и цареубийцей!.. Интересно, чем он занимался в те времена, когда я точил волчки и мастерил бриги на Стренде? А делал он то же, что мой брат-шалопай: служил г-ну Бонапарту. Только мой братец-пират служил ему на море, а ваш — на суше, вот и вся разница! Итак, я повторяю свой вопрос: вы говорите серьезно, приглашая меня на бал?— Разумеется.— Равнина приглашает гору?— Равнина поступает как Магомет: если гора не идет к Магомету…— Да, да, знаю: Магомет идет к горе. Однако Магомет — честолюбец, который наделал много такого, чего не позволил бы себе честный человек.— Как, дорогой генерал?! Вы не хотите присутствовать на балу, где будет объявлено о помолвке моей племянницы Регины с нашим дорогим…— … с вашим дорогим сыном, маркиза… Итак, вы принесли мне оливковую ветвь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38