— Ты сказал, что знаком с ней, не так ли?— Да, немного.— Стало быть, ты должен знать, что повсюду, где проходит старая святоша, остаются следы сатаны.— Прошу прощения, дядя, — со смехом заметил Петрус, — но в свете вас обвиняют в том, что когда-то вы молились на эту старую святошу.— У меня столько врагов!.. Но черт возьми, поговорим о чем-нибудь другом. Есть ли новости от твоего отца-пирата?— Я получил письмо дня три тому назад, дядя.— Как поживает старый корсар?— Хорошо, дядя. Он просил сердечно вас обнять.— Чтобы меня задушить, не иначе! Старый якобинец! Скажи-ка, уж не для дяди ли ты так вырядился?— Отчасти для вас, но главным образом — для леди Грей.— Ты от нее?— Да, ходил ее благодарить.— За что? За то, что ее брат-адмирал, всякий раз как меня встречает, делает мне комплименты по поводу разных морских подвигов твоего злодея-папаши?— Нет, дядя. За то, что она хотела помочь мне продать моего «Кориолана».— Я полагал, что он продан.— Это в самом деле зависело только от меня.— Так что же?— Я отказывался его продавать.— Тебя не устраивала цена?— Мне давали двойную цену.— Почему же ты отказывал?— Меня не устраивал покупатель.— Ты можешь себе позволить предпочитать одни деньги другим?— Да, дядюшка, по-моему, как ничто другое, одни деньги отличаются от других.— Вот как? Ах ты, плут! Сначала ты разорил отца — правда, это беда небольшая: деньги, добытые нечестным путем, счастья не приносят, — а теперь? Уж не вздумал ли ты взяться за дядю?— Нет, дядюшка, будьте покойны, — рассмеялся Петрус.— А кто был тот покупатель, что вас не устраивал, господин привередник?— Министр внутренних дел.— Министр внутренних дел хотел купить у тебя картину? Он что же, разбирается в живописи?— Я вам уже сказал, что это была рекомендация леди Грей.— Верно. И ты отказал?— Да, дядя, отказал.— Можно узнать причину твоего отказа?— Все дело в вашей оппозиции, дядя.— Что общего между моей оппозицией и твоими картинами?— Мне показалось, что эта покупка картины у племянника была бы похожа на заискивание перед дядей… У нас в Палате есть люди сами по себе неподкупные, зато их близкие получают места, приносящие сто тысяч франков! Генерал на минуту задумался и вдруг просиял.— Послушай, Петрус! — заговорил он отеческим тоном. — Я не собираюсь навязывать тебе свое мнение, мой мальчик. И хотя я истый противник кабинета министров в целом, а министра внутренних дел в особенности, я не хочу, чтобы ты из-за меня отказывался от законного признания твоих заслуг. Я не разделяю нелепое мнение, согласно которому художник не должен принимать ни ордена, ни официального заказа, потому что кабинет министров не выражает его мнения. Кабинет министров фактически представляет страну, и художник получает награду от имени всей страны, а не от министров. Министры заказывают картины, это верно, но платит за них вся Франция.— Дядя! Я ничего не хочу получать с Франции, она и так слишком бедна.— Лучше скажи: слишком экономна.— И потом, какова судьба всех этих несчастных полотен, которые заказывали два или три поколения процветавших чиновников от искусства? Неизвестно. Если только картина не подписана каким-нибудь громким именем, ее отправляют подальше в музей какой-нибудь супрефектуры или главного города кантона, а может быть, кто-нибудь соскабливает краску и заново продает полотна и рамы! Если говорить серьезно, дядя, не для того я писал картину, чтобы она украсила трапезную монастыря или классную комнату в школе взаимного обучения.— Если бы все художники были похожи на тебя, дружок, хотел бы я знать, что сталось бы с провинциальными галереями.— Их превратили бы в оранжереи, дядюшка, и выращивали бы там апельсины, гранаты, бананы, равеналы, пальмы, что было бы гораздо красивее, чем пейзажи некоторых моих знакомых художников, уверяю вас. Кстати, я не единственный, кто отказывается от официальных заказов; я лишь следую примеру более знаменитого человека.— Что за пример? Вдруг он поможет мне скоротать время в ожидании супа? Прежде всего, кто этот более знаменитый, чем ты, художник?— Абель Арди.— Сын члена Конвента?— Совершенно верно.— Что он сделал?— Отказался от креста и заказа на четыре фрески в церкви Мадлен.— Неужели?— Да, дядя.— Сколько тебе лет, Петрус?— Двадцать шесть, дядя.— Я нахожу, мой мальчик, что для своих лет ты слишком юн. Это горе поправимо, слава Богу, принимая во внимание, что человек стареет довольно быстро.— Что вы хотите этим сказать?— Ты хорошо сделаешь, дорогой Петрус, если воздержишься от необдуманных оценок или готовых суждений о людях и вещах. Когда тебе случается кем-нибудь увлечься, а такое с тобой бывает довольно часто, ты, глупец, наделяешь его собственными добродетелями. Вот и теперь, к примеру, твоя симпатия к Абелю Арди заставила тебя сказать одну из глупостей, которая вогнала бы меня в краску, если бы нас слышал кто-нибудь третий, будь этот третий Францем, моим полотером или Крупеттой — собачкой маркизы, одним своим запахом способной заставить свернуться соусы, приготовленные моим поваром.— Не понимаю вас, дядя.— Не понимаешь? Прежде всего, знай, дорогой мой, что от креста не отказываются, ввиду того что правительство дает его только тем, кто просит; когда захочешь, попросишь его у любовницы директора Школы изящных искусств или ризничего Сент-Ашёля и получишь.— Вы сомневаетесь во всем, дядя!— Знаешь что, дружок, если человек пережил Революцию, Директорию, Консульство, Империю, Реставрацию, Сто дней и Ватерлоо, ему позволено усомниться во многих вещах, особенно же в правительствах! Если ты, дожив до моих лет, увидишь столько же правительств, сколько довелось видеть мне, ты, вероятно, станешь таким же скептиком, как я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38