— Совершенно верно.— Стало быть, вы его знаете?— Это мой друг, он заботится о моем здоровье и очень беспокоится, если мне чего-нибудь не хватает.— А если господин Сальватор позволит мне написать ваш портрет, Броканта не будет возражать?— Броканта всегда исполняет волю господина Сальватора.— Значит, я должен обратиться к господину Сальватору?— Это самое верное.— А вы-то сами не будете возражать?— Я?! Да что вы, наоборот!— Так вам это будет приятно?— Очень! Но только вы меня нарисуйте очень хорошенькой, ладно?— Я нарисую вас такой, как вы есть. Девочка покачала головой.— Нет, тогда не надо.Петрус взглянул на часы: они показывали двенадцать.— Мы уладим это с господином Сальватором, — пообещал он.— Да, — кивнула Рождественская Роза. — Если господин Сальватор разрешит, Броканта не посмеет отказать.— Договорились. И потом, как я уже сказал, я хорошо ей заплачу.Рождественская Роза шевельнула губами, словно хотела сказать: «Дело совсем не в этом».— А что хотели бы получить вы? — спросил Петрус.— Я?— Да, за то, что позволите написать с вас портрет.— Кусок красного или синего шелка и красивую золотую тесьму!Рождественская Роза выросла в доме цыганки и потому любила яркие цвета и блестящую мишуру.— Все это вы получите, — заверил ее Петрус. Он сделал шаг к двери.— Погодите! — остановила его девочка. — Не говорите ей, что вы со мной знакомы.— Кому?— Броканте.— Хорошо.— Не говорите, что вы меня видели!— Почему?— Она будет меня бранить, что я вас впустила.— Даже если вы ей скажете, что я приходил от феи Кариты?— Ничего не надо ей говорить.— У вас есть на то какая-нибудь причина?— Если она узнает, что принцесса хочет иметь мой портрет…— Что же?— … она будет клянчить у нее деньги. А я не хочу, чтобы мой портрет продавали фее: я хочу, чтобы она получила его в подарок.— Хорошо, дитя мое, договорились, и никому об этом ни слова!Рождественская Роза ответила очаровательной, но все же грустной улыбкой и перекрестила большим пальцем воспаленные губы, что означало: сама она не проронит ни слова.Петрус в последний раз на нее взглянул, словно желая запечатлеть в памяти поэтический образ маленькой нищенки на тот случай, если волею судьбы ему больше не суждено с ней встретиться.Он улыбнулся и сказал:— Я попрошу у господина Сальватора, чтобы он позволил или приказал Броканте привести вас в мою мастерскую. А если и он мне откажет…— Да, что будет, если он откажет? — переспросила Розочка.— У принцессы все равно будет ваш портрет, это я вам обещаю!И он вышел, приветливо помахав Розочке на прощание рукой. Она заперла за ним дверь. XI. ГЛАВА, ДОКАЗЫВАЮЩАЯ, ЧТО В ЖИЗНИ ХУДОЖНИКОВ ВСЕ СКЛАДЫВАЕТСЯ В ПОЛЬЗУ ИСКУССТВА Когда Петрус подошел к особняку маршала де Ламот-Удана, его часы показывали три четверти первого. В крайнем случае можно было и войти: появление на четверть часа раньше будет отнесено на счет торопливости, но не бестактности. Однако не успел он пройти по двору и нескольких шагов, как швейцар его остановил, доложив, что мадемуазель де Ламот-Удан вышла с утра и неизвестно, когда вернется.Петрус спросил, не было ли получено на его счет каких-нибудь распоряжений, но швейцару ничего не передавали.Делать было нечего: продолжать расспросы было бы дурным тоном, и Петрус удалился.Жан Робер жил неподалеку, на Университетской улице; Петрус решил навестить друга и зашагал к его дому.Оказалось, что Жан Робер вернулся около семи часов утра, сам оседлал лошадь и ускакал галопом, предупредив, чтобы не беспокоились, если его долго не будет. Он до сих пор не появлялся.Снова нужно было как-то убить время. Петрус вспомнил о Людовике и снова направился в богатые кварталы у Люксембургского дворца.Людовик еще не возвращался.Генерал де Куртене, должно быть, заседал в Палате: к нему идти бессмысленно.Петрус вернулся домой и стал по памяти набрасывать портрет Рождественской Розы в костюме гётевской Миньоны. Он выбрал сцену, когда маленькая бродяжка, чтобы развлечь Вильгельма Мейстера, исполняет танец с яйцами.Около пяти часов вечера лакей в ливрее дома Ламот-Уданов принес записку от княжны Регины.Петрусу стоило огромного труда справиться с волнением и принять письмо с невозмутимым видом. Он вскрыл его, трепеща всем телом, хотя не верил, что оно от Регины. Но в конце письма стояло ее имя.Вот что он прочел: «Простите, сударь, что меня не было дома, когда Вы пришли ко мне. Меня задержало несчастье, случившееся с одной из моих лучших подруг по пансиону. Я вернулась в Париж: только в четыре часа и узнала, что Вы заходили; мне следовало бы написать Вам еще утром, чтобы избавить Вас от беспокойства. Однако надеюсь, что Вы меня извините, принимая во внимание мое состояние. Не имея возможности загладить свою вину, я хотела бы ее смягчить. Свободны ли Вы завтра в полдень, сударь? Моим родным не терпится увидеть законченной Вашу великолепную работу. Регина». — Передайте княжне, что я буду у нее завтра в указанное время, — приказал Петрус лакею.Лакей ушел. Петрус остался один.Если бы он получил такую записку всего тремя днями раньше, она преисполнила бы его счастьем. Один почерк Регины привел бы его в восторженное состояние, и он сотню раз поцеловал бы ее подпись. Но теперь, после того как он узнал от генерала Эрбеля о готовящейся свадьбе княжны с графом Раптом, все в душе у молодого человека перевернулось и при виде этой записки он испытывал скорее страдание, нежели радость.Ему казалось, что Регина его предавала, раз ничего не говорила о положении, в котором находилась, а позволяя себя любить, она расставляла ему ловушку.Однако он снова и снова перечитывал ее письмо, не имея сил оторвать взгляд от этого прелестного мелкого почерка, изящного и аристократичного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38