– снова перебила Шеннон старую женщину.– Потому что ты не выживешь в своей хижине.– Но пока что я жила.Чероки хмыкнула:– Молчаливый Джон мог прокормить троих, да при этом еще немало оставалось. Ты питалась остатками запасов вторую зиму да кое-что прикупала, но этого недостаточно. Посмотри на себя – кожа, кости да волосы.– Я похудела за зиму, а летом поправлюсь, как и все божьи твари.– А если не поправишься?– Обязательно поправлюсь!– До чего же ты упрямая девчонка!– Вот поэтому я и выживу, – отреагировала Шеннон. – Из упрямства… А ты пей свой чай.Чероки отвела рукой протянутую ей чашку:– Я помогала тебе две последние зимы, но…– Я знаю, – поспешила сказать Шеннон, – и благодарна тебе. Я принесла тебе соль, а как только подвернется олень, я возмещу тебе…– Да не в этом дело! – рассердилась Чероки. – Ты послушай меня, девочка!Было очень непривычно видеть Чероки в таком гневе. Шеннон замолчала и приготовилась слушать.– Некоторые мужчины лучше остальных, – продолжила Чероки. – Гораздо лучше… Во всяком случае, так говорят Бетси и Клементина, когда приходят ко мне за снадобьем, чтобы у них не было детей…Шеннон закрыла глаза. Она знала, что эти проститутки иногда приходят к «шаману-полукровке» за лекарствами, но до настоящего времени она не догадывалась, для какой цели нужны были им эти снадобья.– Я понимаю, – слабым голосом произнесла Шеннон.– Очень сомневаюсь! – отрезала Чероки. – Но дело не в этом. Нам сейчас надо найти достойного мужчину. На эту роль вполне подходит Бич.Шеннон открыла было рот, чтобы возразить.– Помолчи, девочка, – упредила ее Чероки и протянула пакет. – Вот эту безделку подарил моей матери один дурачок. Она передала это мне, а я тебе…Прежде чем Шеннон успела что-то сказать, Чероки стала осторожно, даже с каким-то благоговением разворачивать пакет. В некоторых местах тонкая папиросная бумага истончилась от времени и порвалась.Но то, что открылось взгляду Шеннон, показалось еще более тонким и нежным, чем эта бумага. Шеннон ахнула от удивления и восторга, увидев белоснежную шелковую ночную рубашку, отделанную тончайшими кружевами.Чероки мягко улыбнулась.– Красиво, правда? – спросила она. – Когда я увидела тебя в первый раз, я сразу подумала об этой рубашке.– Я не могу ее взять!– А ты ее не берешь. Я даю ее тебе.– Но…– Да пойми ты, она мне не подходит! – нетерпеливо перебила собеседницу Чероки. – И никогда неПодходила! Я слишком крупная… И моей матери не подходила… Ее никто никогда не носил.Все еще мучаясь сомнениями, Шеннон дотронулась до рубашки. Можно было подумать, что она дотронулась до облака – настолько нежной показалась ткань. Да и кружева, которыми была отделана рубашка, были мягкими и шелковистыми на ощупь.– А теперь забирай, – сказала Чероки.– Я не могу…– Уверена, что можешь.Чероки опять завернула рубашку в папиросную бумагу и протянула ее Шеннон.– Положи ее в глубокий передний карман куртки Молчаливого Джона, – посоветовала Чероки.– Но…– Девочка, я не выпью ни капли этого чая, если ты не возьмешь подарок!Шеннон неуверенно протянула руку и взяла пакет.– Ну вот и хорошо, – одобрила Чероки и взялась за кружку с чаем. – Убери пакет.Чероки подождала, пока Шеннон засунула рубашку в карман куртки, и сделала первый глоток чая.– Я даже не знаю, чем могу отблагодарить тебя, – смущенно проговорила Шеннон.– В этом нет необходимости. Я рада, что она будет у тебя. Ей давно надо было найти применение.Лицо Шеннон залилось румянцем.– Конечно, не как украшение проститутки, – засмеялась Чероки. – А как шелковый силок для мужчины… Например, для Бича. Это стоящий мужчина…– Нет!– Стоящий, – не отступала Чероки. – Он лишь увидит тебя в этом шелке и кружевах – и забудет о том, что куда-то должен ехать. И ты выйдешь замуж раньше, чем успеешь сказать «да»…– Нет! – упрямо повторила Шеннон.– Чероки вздохнула:– Девочка, ты не должна…– Нет! – гнула свое Шеннон, не желая больше слушать Чероки. – Теперь твоя очередь выслушать меня… Мою маму и меня приютил мой дядя. Когда мне было тринадцать лет, от воспаления легких мать умерла, а вскоре умер и дядя. И его жена стала обращаться со мной как с рабыней.Чероки кивнула, не выказав особого удивления.– Меня определили к портному, – продолжала рассказ Шеннон. – Я не имела права покидать мастерскую. Я там работала, питалась и спала. Когда портной напивался, а это случалось два раза в неделю, он начинал приставать ко мне. Я отбивалась ножницами, которые держала под подушкой.Чероки снова кивнула, как и прежде не выказав удивления.– Однажды в город приехал мамин дядя, – ровным голосом рассказывала Шеннон. – Он получил наконец письмо, которое я написала ему, когда мама умирала. Он приехал забрать меня. Он взял у тети мамин шарф, а ее золотое обручальное кольцо надел мне на палец. После этого я стала миссис Смит.– Я так примерно и думала, – спокойно заметила Чероки. – Такая девочка, как ты, не выбрала бы такого человека, как Молчаливый Джон.Шеннон грустно улыбнулась:– По сравнению с тем местом, откуда я приехала, Молчаливый Джон и долина Эго показались мне раем.– Я и сама испытывала такое же чувство. Правда, я пришла сюда, когда была постарше, пришла одна и под видом мужчины. Мой отец был мексиканец, а мать – костлявая шлюха из Теннесси, выносливая и глупая, как мул. С десяти лет меня брали выполнять мужскую работу, платили как девчонке, а обращались как со скотиной. Когда мать умерла, я уехала оттуда и возвращаться не– пожелала.– Вот и я не желаю выходить замуж, – вставила Шеннон.Чероки пожала плечами:– Я уже сказала, что мне страшно надоело быть рабом мужчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98