Сознание того, что их ожидает после ужина, придавало особый вкус каждому съеденному куску еды, выпитому глотку вина.
Стивен ощущал странное раздвоение. С одной стороны, он хотел Розалинду, хотел яростно, неистово. Мечтал ласкать ее до полного удовлетворения, проспать остаток ночи в ее объятиях, затем проснуться и начать все сызнова.
С другой стороны, он чувствовал себя как неопытный, совсем еще зеленый юнец. Перед первой своей женитьбой Стивен вел обычный для богатого молодого человека образ жизни, имел несколько легких связей с самыми красивыми лондонскими куртизанками.
С женитьбой все это прекратилось. Луиза вряд ли стала бы упрекать мужа, заведи он себе любовниц. Она была воспитана в убеждении, что жена не должна замечать любовных похождений своего мужа. Но гордость Луизы была бы уязвлена, а, пожалуй, единственное, что он мог для нес сделать, это хранить верность. К тому же его отвращал пример отца, который не таясь предавался распутству.
Сначала Стивену было трудно ограничиваться холодным, безрадостным супружеским ложем. По ночам, беспокойно ворочаясь, он страстно мечтал о том, чтобы зарыться в мягкую уступчивую женскую плоть. Но со временем смирился. Тем более что не отличался сверхстрастным темпераментом и знал, что идти по праведному пути часто бывает очень и очень нелегко.
Оказалось, однако, что он сильно недооценивает свой темперамент. То, что он испытал в объятиях Розалинды, перевернуло его мнение о себе. Никогда в жизни в его жилах не полыхал подобный огонь, никогда в жизни не ощущал он столь глубокого удовлетворения. Это было что-то вроде чувственной бури, очень, к сожалению, непродолжительной. А он хотел, чтобы и сегодня и во все последующие ночи эта буря длилась как можно дольше.
Но сумеет ли он полностью удовлетворить Розалинду? Она женщина горячая, бурно отзывающаяся на ласки. А ведь он, с тех пор как женился на Луизе, даже не видел обнаженного женского тела. Его жена питала глубокое отвращение к физической стороне брака, поэтому считала, что исполнять супружеские обязанности можно только во тьме, только под одеялами и в ночных рубашках. Луиза решительно отвергала всякие попытки выйти за пределы самого элементарного секса. Поэтому в тонкой науке любви Стивен был неопытным новичком. И для изучения этой науки у него оставалось не так уж много времени. Впервые в жизни ему представлялась возможность восполнить упущенное, но боль не позволяла забыть, что тело становится все слабее. Возможно, уже недалек тот день, когда он попросту не сможет быть хорошим мужем для Розалинды. Конечно, она слишком добра и отзывчива, чтобы упрекать его за это. Но Стивен всей душой хотел, чтобы у нее остались об их любви такие яркие воспоминания, которых впоследствии не смог бы затмить ни один другой мужчина. А это означало, что он должен хорошо научиться владеть собой, своим телом, не допуская той лихорадочной спешки, которая возникала как бы сама собой, вопреки его воле. При мысли о необходимости самообуздания он кисло усмехнулся: до того ли ему сейчас, когда его буквально сжигает желание.
Розалинда все еще была в костюме Офелии, и его бросало в жар всякий раз, когда он смотрел на ослепительно сверкающую грудь в глубоком вырезе платья. На сеновале он смог разглядеть ее лучше, чем Луизу за долгие годы супружеской жизни. Даже сейчас он видел больше, чем когда-либо позволяла ему видеть Луиза.
Розалинда была не только дивно хороша собой, она еще и умела развлекать собеседника. Весь ужин она рассказывала занимательные истории из театральной жизни. Наконец, положив пилку, закончила очередной рассказ:
— Сцена была в самом разгаре, когда кот, который, если верить театральному распорядителю, отличался необыкновенно смирным нравом, проснулся и высунул голову из корзины. Мама затолкала его обратно и твердым голосом сказала: «Если ты думаешь, что мы играем „Дика Уиттингтона“, ты сильно ошибаешься. Сиди тихо». Стивен рассмеялся:
— Жаль, что я этого не видел. А что, в самом деле есть пьеса о Дике Уиттингтоне и его коте?
— Да. — Ее глаза заискрились. — Пьеса довольно посредственная, но я с удовольствием вспоминаю, как совсем еще маленькая играла кота.
Он представил ее себе в виде усатого длиннохвостого кота и опять рассмеялся. Очаровательная, вероятно, была картинка. Отставив кубок с вином, он отрезал несколько небольших ломтиков сыра.
— Не хочешь ли попробовать этого превосходного чеширского сыра?
Розалинда взглянула на него из-под томно приспущенных век:
— С удовольствием.
Нагнувшись вперед, он протянул ей ломтик сыра. Она взяла сыр губами, прямо из его пальцев.
— Сыр просто прелесть, — пробормотала она. — А ты сам не хочешь съесть кусочек?
— Пожалуй, я не прочь.
Она взяла ломтик и поднесла к его губам. Пальцы у нее были тонкие и сильные. Он чувственно обласкал их языком.
Она медленно отняла руку.
— Тебе не кажется, что тут слишком жарко?
— Может быть, убавить пламя в камине?
— У меня есть идея получше. — Она встала и повернулась к нему спиной. — Рядом со мной нет Джессики, поэтому тебе придется самому расшнуровать мне платье.
Ощущая сильный прилив крови, он встал и развязал узел в самом верху сделанной крест-накрест шнуровки. Даже без туфель она доставала головой до его носа. Ему нравилось, что она такая высокая и полнотелая, не то что хрупкая Луиза.
Но к чему вспоминать Луизу? Сравнивать этих двух женщин — значит не отдавать должного ни одной из них. Вытаскивая шнурок из петельки, он сказал:
— Это самое красивое свадебное платье, которое мне доводилось видеть. Просто жаль, что оно предназначено для такой жалкой плаксы, как Офелия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126