— Он посмотрел на алебастровую колонну с полуразбитым бюстом Юлия Цезаря. — У меня сохранились самые теплые воспоминания об «Атенеуме». Я просил своего адвоката проверить, каково его финансовое состояние.
— Театр сдается в аренду? — тихо спросила Розалинда.
— Вообще-то говоря, театр, все, что в нем есть, и скромный дом позади него продаются. Я хочу передать всю эту собственность в бесплатное владение твоим родителям, оплатить его ремонт и переустройство и создать фонд для оплаты издержек за первые два года. — Он взял корону из ослабевших рук Розалинды и лихо надел ее на голову Цезаря. — Поскольку им не придется платить арендную плату, они смогут, невзирая на небольшие с современной точки зрения размеры театра, получать хорошую выгоду. К счастью, в отношении театров, не имеющих патента, сейчас действуют не такие строгие правила, как прежде. И слава Богу. Пора влить свежую кровь в лондонскую театральную жизнь.
— Но ведь на то, чтобы купить и оборудовать это здание, потребуется целое состояние, — с вытянувшимся лицом сказала Розалинда.
— Состояние у меня есть, — сказал он. — Даже несколько состояний. Не могу же я унести их с собой в могилу.
Она озадаченно провела рукой по волосам.
— Папа — человек очень независимый. Он может не принять такого щедрого подарка.
— От своего зятя? Почему? Да, он человек независимый, но не глупец же, — усмехнулся Стивен. — Считай «Атенеум» выкупом за невесту. Я мог бы заплатить этот выкуп коровами или верблюдами, но думаю, что будет более уместно подарить им театр.
Глаза Розалинды засверкали. Она уже обдумывала, какие широкие возможности откроются перед ее семьей.
— Если они переедут в Лондон, Джессике не придется уходить из труппы, чтобы добиться успеха. И Брайан, когда подрастет, сможет остаться со своими.
— А если твоя сестра выйдет замуж за Саймона Кента или другого актера, они смогут продлить существование «Атенеума» до середины столетия. Возможно, у них будут дети, которые продолжат их дело. — Он задумчиво улыбнулся. — Хотя я и не смогу увидеть все это, мне очень нравится идея создать театральную династию Фицджералдов.
— О, Стивен, это и в самом деле самая замечательная идея, о какой мне приходилось слышать, а ты самый замечательный человек! И не только потому, что ты так неслыханно щедр. — Она крепко обняла его. — Ты увидел в Томасе и Марии не просто пару провинциальных бродячих актеров, едва сводящих концы с концами. Ты разглядел и их благородство, и их талант, и высокие мечты. — Она взглянула на него со слезами на глазах. — И даже решил помочь им претворить эти мечты в явь.
Посмотрев на ее поблескивающие волосы, на гибкую женственную фигуру, он вдруг вспомнил о той испуганной девочке, которая собирала объедки на набережной.
— Они спасли тебе жизнь. Не подбери они тебя тогда, с тобой случилось бы нечто ужасное, а ведь Мария и Томас были молоды, бедны и необеспеченны. И все же взяли тебя и стали твоими любящими родителями. — Он ласково обхватил ее лицо руками. — За это я с радостью отдал бы все, что у меня есть, до последнего пенни.
— Театра будет вполне достаточно. — Смеясь сквозь слезы, она подняла лицо и поцеловала Стивена, сказав этим поцелуем то, чего не смогла бы выразить словами. И он поцеловал ее в ответ. Желание, которое в нем медленно накапливалось, вдруг превратилось в огненно-жгучее стремление схватить ее в объятия, заласкать так, чтобы она никогда в своей жизни больше не испытывала страха.
Оторвавшись от его губ, она хрипло сказала:
— Поехали домой. — Ее глаза потемнели почти до черноты, а губы слегка припухли от желания.
— Чуть попозже. — Он хотел ее прямо сейчас. Накануне ночью он был слишком измучен болью, чтобы желать близости. С каждым днем он чувствовал, что ему все хуже. Надолго ли хватит у него сил, чтобы предаваться любви? Может быть, ему следует считать не только оставшиеся дни, но и каждое их соединение?
В горячем нетерпении он прижал ее к стене костюмерной. Длинный камзол Генриха упал с крючка на пол. Его губы нашли ее губы, а широкая грудь с такой силой прижала заткнутый за корсаж букет, что все вокруг наполнилось горько-сладким запахом. Она изумленно выдохнула воздух, но ее язык уже нетерпеливо ласкал его язык, а бедра со всей силы льнули к его паху.
Он положил руку на ее полную грудь. Грудь волновала его своей женственностью, напоминая лакомый спелый плод.
А ведь она могла умереть от голода или какой-либо болезни. Какое-нибудь чудовище в человеческом облике могло совершить над ней отвратительное надругательство.
Просто невыносимо думать, что он мог так никогда ее и не узнать.
Ему вспомнились стихи Эндрю Марвелла:
Принадлежи нам мир и время…
Но времени у них нет. Быстро пролетают и часы, и дни. Он опустил руку вниз, к заветному месту между ее ногами. Она застонала и, просунув руки под его камзол, стала гладить его спину.
Я чувствую: за мною вслед
Несется колесница лет…
Он поднял ее юбку и нижнюю одежду и нащупал рукой то место, где со всей силой бился пульс жизни. Ее глаза закрылись, голова откинулась на королевское одеяние, в то время карего рука ритмично ласкала кусочек плоти, сгусток чувственности.
Могила холодна, пуста,
С устами там не слить уста…
Может быть, и так. Но пока он жив. Живо все его тело: кости, жилы и кровь.
Он расстегнул бриджи и вошел туда, куда так стремилась его тугая плоть.
Он жив. Живы его ум, душа, живо его мужское начало.
Она глубоко вздохнула. Он остановился на миг, устыдившись своей грубой спешки.
Могила холодна, пуста…
Он чувствовал, что потерял самообладание. Когда он с Розалиндой, его просто переполняет жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126