Семион не уступал в дальновидности Геласаару, и все мы верили в искренность его намерений».
— Я не верю, что Панарх не видел ничего этого, — буркнул он наконец.
— Вот мы и добрались до несовершенства отдельно взятой личности, — заметил Себастьян с тенью обычной своей иронии. — Или ты расцениваешь разговоры такого рода как государственную измену?
Осри раскрыл было рот сказать, кто и как, по его мнению, совершает государственную измену, но так ничего и не сказал. Всего год назад — да какой там год, месяц — он бы точно сказал, кто прав, а кто виноват. Но не сейчас.
— Ты считаешь, что Панарх...
Себастьян быстро оборвал его движением головы.
— Я считаю, что Геласаар, возможно, самый трудолюбивый, достойный и, несомненно, честнейший из известных мне людей, если не считать его жены — при ее жизни. Но после ее смерти... Мне кажется, часть его ушла вместе с ней, так что он с облегчением передал часть дел Семиону, в том числе заботы об образовании Галена и Брендона.
Осри почти не встречался с Кириархеей Иларой, но немногие воспоминания о ней были очень яркими. Ну, например, то, как она заражала весельем всех, даже детей, где бы они ни встретились. Или более личное воспоминание: ее серо-голубые глаза на склонившемся над ним круглом, улыбающемся лице. «И что ты сегодня выучил в школе?» — спрашивала она, но в отличие от любого другого взрослого ждала его ответа так, словно это для нее сейчас важнее всего. Он не помнил, что тогда рассказывал ей, помнил только ее неожиданно яркую улыбку, убеждавшую его в правильности ответа, и как счастлив он был целый день после этого...
Вернее, до тех пор, пока не возвращался домой, где его не допрашивала мать.
— Вот дура! — злобно фыркала она. — Неужели она не могла догадаться пригласить тебя к ним? Или ты сам ляпнул глупость, что она не сделала этого?
Осри понимал, что его мать видит людей в одном цвете, в одном измерении. Они были плохие или хорошие, умные или глупые — исключительно в зависимости от того, насколько устраивали ее. Теперь, стоя перед ожидающим его ответа отцом, он понял, что унаследовал от матери эту ее привычку, и что все, что делал Себастьян, пытаясь освободить его из этих шор, так и не имело успеха.
«Я слишком похож на мать, — с бледным подобием усмешки над собой подумал Осри. — Скор на гнев и на приговор».
— Почему ты женился на маме? — спросил он, повинуясь внезапному импульсу.
Этот вопрос поразил Себастьяна как кинжал — в самое сердце. Внешне это почти не проявилось — если бы Осри не смотрел на отца в упор, он мог бы и не заметить этого, — но зрачки у того сузились, и дыхание участилось.
А потом Себастьян отвел взгляд, и лицо его спряталось под дулусской маской.
— Тогда это казалось правильным шагом, — ответил он.
— На чей взгляд?
Взгляд отца уперся в стену.
— Семье нужна была деловая связь с Геттериусами, а твоей матери — связи при дворе. А уж насколько достойны эти цели — судить тебе самому.
При том, что Осри слышал от матери упреки в адрес отца так часто, что перестал обращать на них внимание, он ни разу еще не слышал ни одного дурного слова о леди Ризьене от отца.
— Вернемся к бегству Брендона с Артелиона, — продолжал Себастьян. — Мне кажется, он делал это с умыслом, от которого еще окончательно не отказался. — Он посмотрел на настенный хронометр, потом протянул руку и дотронулся до рукава Осри. — Они уже готовы, — вздохнул он, — и я надеялся обсудить там и другие важные вещи.
Осри опустил взгляд на усохшую руку. Отец сильно постарел за прошедшие недели.
— Мой рапорт. Ты хочешь, чтобы я забыл случившееся? Или солгал?
Снова маска дулу.
— Поступай, как считаешь нужным, — ответил Себастьян спокойным, дружеским голосом, ровным, как журчание воды по камням. — Только не забывай, что Нукиэль и Эфрик тоже думают завтрашним днем. Все, что они говорили или делали с момента захвата корабля Вийи, будет анализироваться начальством на Аресе. Они приложили все усилия, чтобы наши апартаменты были удобнее и чтобы нам казалось, что мы их гости, а наши встречи — приятные беседы. Но...
— Эти беседы на деле — допросы, — констатировал Осри. — И все наши слова записываются. Я знаком с флотскими обычаями.
Его отец вздохнул и провел рукой по лбу. Осри ощутил приступ вины, заметив, как дрожат его пальцы. Но тут дверь с шипением отворилась, и Себастьян выпрямился, опустив руки на подлокотники кресла. Он снова полностью владел собой.
Вошли капитан и старший помощник, оба в сияющих белизной мундирах. Когда с обменом приветствиями было покончено, стюарды в белом расстелили на столе скатерть.
Пока они переходили к столу, разговаривая о пустяках, Осри лихорадочно думал. Он знал, что проявления слабости не свойственны отцу; он всегда оставался дипломатом, но никогда не опускался до игры в поддавки. Уж не допустил ли он ту слабость намеренно?
Или невольно? Он вспомнил реакцию отца на его вопрос насчет их с матерью брака. Эффект был просто жуткий, но почему?
Осри занял место за столом, машинально отвечая на адресованные ему вопросы, но продолжая следить за Себастьяном. Разговор пока шел на безопасные темы: удобны ли новые апартаменты, все ли устраивает Эренарха (Нукиэль настаивал на том, чтобы наследник Трона Феникса занял его каюту; Брендон же добился, чтобы его оставили на гражданской территории. Решающий голос в решении этого вопроса остался за поддержавшим Эренарха Омиловым. Замысловатый ритуальный танец, как назвал это потом Омилов. Исход его был ясен с самого начала, но и обойтись без него было решительно невозможно).
Пока трое остальных сочетали трапезу с беседой, Осри все возвращался мыслями к недавнему разговору с отцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166