Зачетную книжку она сумела заполнить хорошими отметками. Но только завтра выяснится: получился ли из нее геолог?
4
На место назначения приехали ночью. Ночь выдалась сырая, вся низина была затянута туманом, и холм, где остановилась машина, казался одиноким островком в мутно-белом море.
Но потом наступило жемчужное, искристое утро. Когда солнце встало, окрасив мглу в оранжевые тона, туман пополз, словно гнилая вата, постепенно очищая голубое небо, холмы, склоны и, наконец, низину. К концу завтрака туман окончательно рассеялся. И Маринов с Ириной могли начать рекогносцировку, не выходя из лагеря.
Машина стояла на краю плоского плато, которое заканчивалось довольно крутым обрывом, метров восемьдесят высотой. Обрыв можно было проследить на много километров, каменистые гребни-уступы тянулись в несколько рядов, подчеркивая его направление. На склоне и у подножия находились деревни – они тянулись цепочкой. Это можно было видеть и по карте. По-видимому, наверху, на плато, не было воды, и люди селились там, где выходили на поверхность грунтовые воды. А внизу расстилалась бесконечная равнина, просторная, как море, почти голубая у горизонта.
Взгляд охватывал десятки селений, и сверкающую речку со всеми ее притоками, и синеватые леса, и прямые линии шоссе, и клочки пара за лесами – там, где проходила железная дорога.
Ирина терпеливо сидела рядом и, задумчиво постукивая геологическим молотком, ожидала, когда Маринов соберется идти. Она волновалась как никогда, но виду не показывала… Не бегала по краю обрыва, как школьница, жадно заглядывая на обнажения – что-то они покажут? Терпеливо сидела и ждала, а Маринов все медлил, сверяя карту с бесконечно разнообразной долиной…
– Так вы говорите – тема вашего диплома «Геология Приволжской области»? – неожиданно обратился он к Ирине. – Ну-ка, расскажите, что вы помните о Волжском вале.
Ирина вспыхнула. Вот когда начинается экзамен.
– Волжский вал, – отчеканила она, – представляет собой пологую антиклиналь, характерную для платформ. Это как бы затухающая складка, возникшая благодаря боковому давлению…
– А солнце где?! – рявкнул Маринов.
Растерянная Ирина смолкла.
– Где солнце, не видите?! – кричал Маринов. – Вот оно – всходит слева над обрывом. Обрыв смотрит на юг, а вы толкуете о боковом давлении, которое пришло с востока – с Урала. Как это получается у вас: от бокового давления продольная складка? Соображать надо, девушка!
«Опростоволосилась! – с ужасом подумала Ирина. – Ничего-то я не знаю». И упавшим голосом произнесла:
– Может быть, давление пришло с Кавказа?
– Блестящая мысль! – воскликнул Маринов с издевкой. – В Жигули давление пришло с Кавказа, на Цну – с Урала. А в Саратове, где обрывы смотрят на юго-восток, там откуда пришло давление – с Памира, что ли?
Ирина краснела, бледнела и не знала, что сказать. Она не понимала, что Маринов кричит не на нее, а на представителей уходящей науки, которые сами смотрели в прошлое, а Маринова высмеивали, сами отмахивались от трудных вопросов, но с охотой писали учебники, передавая не ими добытую мудрость старательным ученикам вроде Ирины.
– Довольно пересказывать книги! Посмотрим, что местность покажет, – заключил Маринов и двинулся вдоль обрыва.
Растерянная Ирина последовала за ним.
Километров шесть Маринов шагал молча. Наконец он нашел то, что ему было нужно. Мутный, пенистый ручей, стекая с плато вниз, прорезал здесь на склоне глубокий овраг. На боках оврага, как на геологическом профиле, видны были слои пород, и можно было проследить их сверху вниз.
Маринов не обращал внимания на Ирину, не заговаривал с ней. Но он думал вслух. По репликам Ирина следила, как развивается его мысль.
Вот серые нижнемеловые песчаники. Они уходят косо вниз, на них сверху налегают глины. Затем идут более молодые песчаники. Именно эти твердые породы образуют гребни, очерчивающие уступ по всей длине. Пласты лежат наклонно, круче, чем русло ручья. Чем ниже по течению, тем моложе породы. Один за другим пласты уходят под землю. Но так оно и должно быть на всякой складке. Одно непонятно: почему эта складка тянется с запада на восток? И еще непонятно: когда эта складка образовалась? Если породы были смяты в меловое время, тогда меловые породы должны быть наклонны, а более поздние – третичные – совершенно горизонтальны. Маринов крупными шагами спускается вниз к ручью. Вытянув шею, смотрит вперед: где-то границы? Где начинаются горизонтальные слои?
Кажется, уже пора бы. Склон кончается. Сейчас начнется равнина. Где-то здесь, на этих метрах, должна быть разгадка.
Нет… на местности нечто неожиданное. Между наклонными и горизонтальными слоями нет резкой границы. Просто пласты лежат все положе, гораздо положе, еще положе и, наконец, совсем горизонтально. И тут Ирина услыхала, что Маринов поет. Это была странная песня: без рифмы, без ритма, без мотива. Все громче и громче нараспев Маринов твердил примерно такие слова:
– Это не складка! Это не складка! Это не складка совсем!..
Со стороны это выглядело, вероятно, смешно. Плечистый мужчина средних лет, шлепая по мутному ручью, распевает во все горло с упоением:
– Это не складка! Это не складка!..
Видимо, Маринов вообще забыл о бегущей сзади, спотыкающейся помощнице. Он был наедине со своими мыслями.
И только отойдя от обрыва метров на сто, он обернулся и сказал каким-то незнакомым, хриплым и чрезвычайно торжественным голосом:
– Поздравляю вас, Ирина, – мы на пороге большого открытия!
5
– Мы на пороге большого открытия! – твердил Маринов. – Мы нашли факт. Факт – вещь могучая и неодолимая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83