– Но мы увидимся еще много раз в Москве…
– Ах, Ира, Москва – великая разлучница! Там всегда не хватает времени на прежних друзей. А я не люблю навязываться, выпрашивать полчасика. Никогда не мог понять людей прошлого века, которые на коленях выманивали любовь… Да если бы девушка согласилась любить меня из жалости, я бы плюнул на нее и ушел. Я, Ира, человек прямой и невежливый…
– На самом деле ты лучше, чем говоришь о себе, – прервала Ирина. – Спокойной ночи, невежливый!..
Так мы распростились.
4
А на утро был дождь и труд, утомительная монотонная работа с шестом.
В верховьях Лосьвы грести совсем нельзя: у берега весла задевают за дно, в середине – слишком быстрое течение, приходилось идти на шестах. На первый взгляд шест – нехитрое орудие, но для нехитрых орудий тоже нужен навык. Лодку надо вести как можно ближе к берегу, потому что только на мелком месте как следует упираешься шестом в дно, и потому что течение здесь медленнее. Толкаться надо одновременно, плавно и сильно.
Мы оба стояли во весь рост: я на носу, Маринов на корме. Я обязан был следить за руслом и отводить шитик от камней. Маринов тоже толкал лодку, но не вперед, а чуть наискось, иначе корма заворачивала к берегу и норовила сесть на камни.
С непривычки мне никак не удавалось правильно вести лодку. И при каждом неудачном толчке шитик, как здесь говорят, «поперечил», то есть становился поперек течения и грозил опрокинуться. Я усердно старался толкнуться как можно точнее. От лишнего напряжения уставали ноги, спина, плечи и особенно больная рука. Все труднее было снова и снова повторять монотонные жесты: вскидывать шест, упираться в дно, толкать, распрямляться, вскидывать шест.
От раненой руки боль ползла в плечо, через лопатку в поясницу. Тело потеряло гибкость, колени стали деревянными, гнулись с трудом. Плыли, плыли перед глазами окатанные камешки под журчащими струями. Я совершал ошибки все чаще. Никак не удавалось мне следить и за дном и за своими руками. Но я крепился, не хотел просить пощады у Маринова. Только изредка поглядывал вперед, надеясь, что появится интересное обнажение и волей-неволей надо будет остановиться.
Так мы прошли километров двенадцать. Тут случилось небольшое происшествие.
Навстречу нам из-за каменистой отмели выплыл «обед». Я имею в виду стаю уток-крохалей. Охотники средней полосы не поверят мне: вместо того чтобы взлететь при появлении человека, крохали сбились в кучу и вытянули шеи, рассматривая нас с жадным любопытством. Маринов выпалил, убив и подранив штук восемь. И тут же, не удержавшись, плюхнулся в воду сам, высоко задрав ноги.
Правду сказать, виноват был я. Мне надо было остановить лодку и крепко держать ее, пока он стрелял. Но руки у меня гнулись с трудом. И, прежде чем я сообразил, что от меня требуется, Маринов был уже в воде. Опасности не было никакой: упав на спину, Маринов не замочил грудь. Но все равно купаться в брюках и ватнике при температуре плюс восемь градусов не так приятно.
Плавание пришлось прервать. Мы выбрали на берегу место посуше и причалили. Рядом был горелый лес. Я быстро нарубил обугленных сучьев и разжег костер. Маринов тем временем выловил уток и, развесив одежду, присел голый у костра. К моему удовольствию, он не злился на меня. Все расспрашивал, как выглядит со стороны человек, летящий вверх тормашками. Он был очень доволен, что не растерялся и упал по всем правилам: на борт не навалился и успел бросить ружье на дно лодки.
– Главное – ружье не утопил, – говорил он. – А тряпье высохнет. Что ему станется?
Но он ошибался. Высохнуть нам уже не пришлось. Ночью пошел сильный дождь. Я проснулся, почувствовал холодные струйки под левым боком. Но переворачиваться, чтобы намок и правый бок, не имело смысла. Я решил не обращать внимания на воду и заснул.
5
Дождь лил три дня подряд. Мы уже не надеялись высушиться, с утра натягивали сырую одежду и брались за шесты.
Лепешки у нас кончились. Ирина все-таки сунула нам в мешок пять штук, не оставив себе ни одной. Но мы были сыты утками. В первый день мы стреляли их всякий раз, когда они появлялись, но оказалось, что это не нужно. Уток было вдоволь. Достаточно было убить штук восемь – обеспечить рацион на два дня и не делать запасов.
Хорошо откормленная домашняя утка, зажаренная и начиненная яблоками, – лакомое блюдо. Но мы ели совсем не то. Масла и жира у нас не было. Мы варили в речной воде постных, пахнущих рыбой крохалей, густо посыпали их перцем и ели без хлеба, запивая горячим наваром. Кипятить, как ни странно, нужно поменьше. Только в недокипяченном бульоне сохраняются витамины.
К концу недели я возненавидел всю утиную породу: и белоснежных крохалей, и нарядных крякв, и маленьких чирков. По утрам я готов был не завтракать, лишь бы избежать утиного супа. Но, если предстоит работать двенадцать часов подряд, хочешь не хочешь, есть надо. Давись, но глотай!
Осень подгоняла нас. Экономя время, мы сократили обеденные перерывы: решили варить уток на берегу, а ощипывать их в лодке. В середине дня, если участок был спокойный, Маринов получал отпуск, я полегоньку продвигал лодку один.
Представьте себе такую картину. Хмурый осенний день. Ветрено. Дождь идет порывами, то сильнее, то слабее. Когда дождь ослабевает, усиливается ветер. Он кружит над рекой разноцветные листья, и мы в отсыревших ватниках поеживаемся от холода. Стоя на носу, я налегаю на шест и размеренно кланяюсь реке. Маринов сидит на дне лодки. На щеках у него рыжая щетина с проседью. В своем бледно-сером выцветшем ватнике он похож на разбойника из детской сказки. С сосредоточенным лицом он обрабатывает очередную утку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83