Помню, что я несу слова: «Маринов на опушке». И еще про купол.
– Сейчас мы пойдем по твоим следам за Мариновым. Мы вас ищем уже целую неделю! И Фокин тут со своим самолетом. Это он увидел тебя с воздуха.
Мне трудно понять такую сложную мысль. Кто, как, кого, почему найдет, какие следы? Важно, что я донес слова. На всякий случай повторяю их. Все до одного:
– Купол у порога. Выходы асфальта. Маринов на опушке…
Затем со спокойной совестью я закрываю глаза и падаю в темноту.
– Гриша, Гришенька!.. – кричит мне кто-то вдогонку. – Доктор, он опять не слышит!
6
В первые месяцы после рождения младенец ничего не понимает, только настойчиво просит кушать.
Подобно младенцу, вернувшись к жизни, «заново родившись», я тоже ничего не соображал, только просил есть, жадно глотал жиденький бульон, требовал добавки, обижался, когда мне отказывали, не верил, что голодающим нельзя наедаться досыта. Я даже схватил без позволения краюшку черного хлеба, и «рыжий дед», отец секретаря райкома Андреева, пригрозил, что он меня свяжет.
Но постепенно ко мне вернулось сознание. Я начал думать, вспоминать, и в голове у меня возник образ женщины, которая, обливаясь слезами, целует меня и приговаривает: «Гриша, Гришенька, любимый, очнись! Это я – Ирина!»
И в тот же вечер, когда она подсела к моей кровати, я спросил:
– Ира, те слова, которые ты мне говорила у Югры на снегу, всерьез были сказаны или для утешения?
Вероятно, большинство девушек на ее месте стали бы отнекиваться, слегка покраснели бы, а потом сделали бы удивленные глаза. Дескать, какие слова, когда на снегу?
Но Ирина не признавала кокетливых уловок.
– Да, всерьез, – сказала она просто.
Так было произнесено самое главное, то, что я повторял ей несколько раз, то, что ждал от нее много месяцев и даже лет.
В тот вечер мы говорили очень мало. Ирина рано ушла, и я, как ни странно, был доволен. Ко мне пришло большое счастье. Оно заключалось в двух словах: «Да, всерьез». И мне хотелось побыть наедине с этими словами, не прибавлять к ним ничего.
«Рыжий дед» задул лампу и, кряхтя, полез на лежанку. Горница утонула во мраке. Виднелись только синие квадраты окошек. Слышалось сонное дыхание, всхрапывание, тихие стоны Маринова. В печке стреляли угольки, мышь скреблась в углу. А я лежал с открытыми глазами и с глубоким удовлетворением твердил про себя: «Она любит меня всерьез».
В этот вечер я не думал о будущем. Я достиг великого перевала, и мне хотелось задержаться на нем ненадолго. Так бывало у меня в детстве: когда получишь долгожданную игрушку, в первый момент не хочется играть с ней. Важен факт: игрушка у тебя в руках.
Но к утру я почувствовал счастье, готов был испытывать его, обсуждать и рассматривать. И, кажется, в этот день я в первый раз спросил Ирину, когда и за что она меня полюбила.
Ирина уклонилась от ответа. Она не склонна была препарировать свое сердце. Любовь пришла. Ирина радовалась любви и вовсе не хотела ее развинчивать, чтобы посмотреть, что там внутри.
Но я настойчиво добивался: как и за что? Влюбленные всегда задают этот вопрос. Вероятно, за ним прячется самолюбивая надежда: «Может быть, во мне есть необыкновенные достоинства, незаметные для равнодушных знакомых и даже для меня самого».
Наконец я выпросил ответ. Ирина сказала:
– Это случилось не сразу. Сначала ты был все время невпопад, какой-то заносчивый и нарочитый. А потом я узнала – ты надежный, но притворяешься эгоистом. У тебя хорошие чувства, но ты стесняешься их показывать. И ты стал впопад – так по-настоящему говорил о радостной любви, так правильно относился к Маринову, когда мы думали, что он погиб…
– Значит, я представил веские доказательства? – сказал я снова невпопад.
Ирина пожала плечами:
– При чем тут доказательства? Любовь в сердце! Когда она приходит, это чувствуешь!


ЭПИЛОГ
Двенадцать лет назад по свежим следам я составил записки об экспедиции на Лосьву, думал превратить их в повесть. Но все не находилось времени – то путешествия, то научные статьи. В конце концов я передал записки товарищу – геологу, а тот привлек еще литератора. Вдвоем они почему-то писали вдвое дольше…
Но вот книга закончена. И с авторским волнением я читаю главу за главой героям этой книги: Маринову, Ирине, Левушке, Глебу, Николаю…
Судьбы бывших студентов сложились по-разному.
Пожалуй, интереснее всего у Левушки. Он составил себе расписание жизни на двадцать лет вперед и выполняет его с чрезвычайным упорством. Выбрал он себе очень интересное дело, где все еще впереди, – геологию морского дна. И уже сейчас известен как молодой, способный и не по годам самостоятельный исследователь.
Глеб перешел на эксплуатацию – работает заместителем директора шахты в Донбассе. У него есть необходимое для руководителя спокойствие, умение неторопливо заниматься десятками дел, все помнить, на все находить время.
У Николая дела несколько хуже. Вскоре после экспедиции на Югорский кряж он женился, не нашел в себе выдержки, чтобы завершить учение. Он работал в разных городах, менял профессии, но сейчас вернулся к геологии и кончает институт заочно.
Маринов работает в Сибири и каждое лето проводит в экспедициях, хотя ему уже за пятьдесят и его жена считает, что ему пора отдохнуть. По-прежнему у него громадные маршруты, сложные задания, но за лето он успевает пройти вдвое больше других и сделать втрое больше.
Я знаю обо всех его работах, потому что Ирина каждое лето ездит с ним и категорически отказывается поехать со мной.
– Мы с тобой товарищи, – говорит она. – А у Леонида Павловича я учусь, как тогда, на Югорском кряже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83