– Ой, девки, не могу! Гляди, разжалобила… Пошли отселе, а то заплачут!
И, подхватив подруг под руки, потащила их прочь.
Уже отойдя шагов на двадцать, девушки обернулись разом.
И та же Лукерья сказала серьезно:
– Жалко расставаться с вами! Привыкли, как к своим. Уж лучше бы зимовали у нас, честное слово!
5
Мы плыли по Кельме на север, а зима наступала на юг, навстречу нам. С каждым днем становилось все холоднее. Листья, опавшие с берез, бурым месивом плавали у берега. Лужи в болотах покрывались за ночь хрустящим ледком; белая изморозь украшала затейливые веточки мха.
Обычно Кельма замерзает в октябре, изредка в конце сентября. Мы переправились через волок шестого сентября и к двадцатому рассчитывали прибыть в Усть-Лосьву. Времени было в обрез.
По утрам, глядя на заиндевевшие берега, каждый из нас думал: «Успеем ли проскочить?»
Плыли мы быстро. Тяжело дались только первые пятнадцать километров от волока до Федькиной избы, где нам пришлось прорубаться сквозь густые заросли болотной травы. А дальше река сама несла нас. Мы двигались почти беспрерывно, задерживаясь только у шивер.
Перед каждой шиверой методичный Маринов обязательно причаливал к берегу, чтобы осмотреть препятствие и сверху и снизу.
– Как будто пустяковая шиверка, – говорил я. – Не стоит вылезать на берег. Авось пройдем и так.
– А если не пройдем авось? – сурово отвечал начальник. – Если утопим лодку? Как вы будете вылавливать коллекции и фото? Кто вам поможет здесь, за двести километров от жилья?
Действительно, в случае несчастья ждать помощи было неоткуда. На всей реке мы встретили два-три развалившихся летника. Люди заглядывали сюда редко – это видно было по дичи. Утки стаями подплывали к лодке, раза два мы видели издали сохатых, однажды встретили медведицу с медвежонком. Мохнатый малыш привстал на задние лапы, чтобы лучше рассмотреть нас, но осторожная мать шлепком поставила его на четвереньки. И, забавно переваливаясь, медвежье семейство заковыляло в лес.
Но больше всего восхищала нас геология. Словно нарочно, желая доставить нам удовольствие, река прорыла глубокое русло. И на каждом плесе перед нами вставали великолепные обнажения – любуйся, фотографируй, описывай!
Геологически здешняя местность была очень похожа на долину Лосьвы, но только гораздо масштабнее: напластования мощнее, опускания глубже, самые ступени шире. По аналогии с Лосьвой мы всё знали наперед и получали величайшее наслаждение, предсказывая, что мы увидим на следующем плесе завтра и послезавтра.
За Федькиной избой мы ожидали встретить девонские песчаники. И встретили девонские песчаники – серые и желтовато-серые утесы с золотистой искрой. Мы думали, что слои будут лежать полого. Они лежали почти горизонтально. Надо было проплыть несколько километров, чтобы какая-нибудь приметная прослойка – темно-серая или коричневатая – ушла под воду.
– Прогиб скоро кончится, – сказал Маринов.
И прогиб кончился. Коричневые пояски, потонувшие вчера, выше по течению, вышли из-под воды в строгой последовательности.
– Завтра мы увидим светлый пояс, потом рыжеватый… – говорили мы.
Так и получалось.
– А послезавтра, пожалуй, ступень кончится…
И ступень кончилась. Девон ушел под землю, на поверхности оказались сахаровидные известняки с цветными поясками – прослойками глины и песка.
На следующей ступени мы наблюдали ту же картину: пологий прогиб, прослойки, уходящие постепенно под воду, затем появляющиеся из воды в обратном порядке. И, когда из-под воды вынырнула темная каемка верхнедевонской глины, мы знали, что край самой последней ступени рядом – тот край, на который мы возлагали надежды.
С нетерпеливым волнением всматривались мы вдаль, досадуя на каждый мыс, загораживающий вид. Ежеминутно возникали догадки и опасения. Все сосредоточилось на последней ставке. Там могла быть награда за все труды или… очередной провал.
– Глина пошла вверх, – говорил я. – Здесь должны быть купола.
– Гриша, нам никто не должен.
– Но вы глядите, какие крутые слои! Явный купол!
– Даже слишком крутые!
– А что плохого?
– А вы представьте себе, что глина дошла до поверхности и там размыта. Кровля прорвана, и нефть не сохранилась.
Часов в пять вечера мы услышали отдаленный гул порога. Вскоре река начала суживаться. Впереди встала стена водяных брызг. Маринов направил лодку к берегу.
– Леонид Павлович! Давайте спустимся через порог, хотя бы бегло посмотрим…
– Нельзя, Гриша, рискованно. Уже солнце заходит. Все равно надо причаливать.
– Ох, и выдержка у вас! Ну, хоть лагерь разбивать не будем. Вот с того утеса, наверное, все видно.
Маринову и самому не терпелось. Мы вытащили лодку и, не разгружая ее, бегом бросились к утесу… Ломкий известняк хрустел под ногами. Негнущимися пальцами хватались мы за выступы, карабкаясь всё выше.
И вот мы на самом верху. В лицо дует ледяной ветер. За лесом садится солнце, холодные огни плавают в зеркальной воде. Сахарные глыбы известняка кажутся розовыми. И на бледно-розовом фоне отчетливо выделяется темная глина. Она поднимается вверх и, описав широкую дугу, сбегает вниз: от корней деревьев к воде.
Это был самый настоящий купол, классический купол, как в учебнике.
И он находился как раз у порога, который Маринов отметил крестиком, раздумывая над картой неделю назад на Топозере.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Мы провели возле купола три дня. Трех дней хватило с лихвой, чтобы составить карту-схему. Нефти мы не нашли. Впрочем, на куполах нефть обычно находят бурением. Но о бурении нам предстояло спорить в Москве.
Всего три дня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83