На столе стоял большой ящик размером с сундук для одежды. С одной стороны к нему был приделан ящик поменьше, из которого торчала какая-то трубка.Я не поняла, что это такое, но не посмела его трогать — просто занялась уборкой, время от времени поглядывая на ящик, словно в надежде, что вдруг пойму его назначение. Я прибрала угол, потом подмела и протерла пыль в других местах, смахнула пыль с ящика, едва его касаясь, вычистила кладовку и вымыла пол. Когда все дела были сделаны, я встала перед ящиком, сложив руки на груди. Потом обошла вокруг него.Я стояла спиной к двери, но вдруг почувствовала, что он появился в дверях. Я не знала, повернуться к нему лицом или ждать, пока он сам со мной заговорит.Дверь скрипнула, и я обернулась. Он стоял, прислонившись к косяку, и поверх каждодневной одежды на нем был длинный черный халат. Он с любопытством смотрел на меня, но, видимо, не опасался, что я сломаю ящик.— Хочешь туда заглянуть?Это был первый раз, когда он прямо обратился ко мне — первый раз после нашего разговора об овощах несколько недель назад.— Да, сударь, хочу, — ответила я, толком не понимая, на что я соглашаюсь. — Что это такое?— Это называется «камера-обскура».Его слова для меня ничего не значили. Я отступила в сторону и смотрела, как он отстегнул защелку и поднял половину крышки ящика, которая присоединялась к другой половине на петлях. Он подпер крышку под углом, так что ящик был открыт только частично. Под крышкой виднелось что-то стеклянное. Он наклонился и стал туда вглядываться, потом взялся за трубку, вделанную в стенку маленького ящика. Он внимательно смотрел в ящик, и я подумала: на что он смотрит? Там же ничего нет.Выпрямившись, он посмотрел в угол, который я так тщательно прибрала, потом закрыл ставни на среднем окне, так чтобы комнату освещало лишь угловое окно.Потом снял с себя халат.Я испуганно переминалась с ноги на ногу.Он снял шляпу и положил ее на стул, стоявший перед мольбертом, затем накинул халат на голову и опять наклонился к ящику.Я сделала шаг назад и оглянулась на дверь. Катарина последнее время избегала подниматься по лестнице, но вдруг там окажется Мария Тинс или Корнелия? Что они подумают? Опять повернувшись к нему лицом, я уставилась на его башмаки, на которые вечером навела глянец.Наконец он выпрямился и стянул с головы халат, растрепав волосы.— Ну вот, Грета. Готово. Погляди-ка.Он отступил от ящика и жестом предложил мне подойти к нему. Я не могла двинуться с места.— Сударь…— Накрой голову халатом, как сделал я. Тогда тебе станет лучше видно. И смотри туда под этим самым углом, а не то картинка перевернется вверх ногами.Я не знала, что делать. При мысли, что я накроюсь его халатом и ничего не смогу видеть, а он в это время будет смотреть на меня, у меня подкосились ноги.Но он мой хозяин. Я обязана выполнять его приказания.Я стиснула зубы и шагнула к ящику — туда, где он приподнял крышку. Наклонившись, я посмотрела на квадрат молочно-белого стекла. На стекле виднелись какие-то неясные очертания.Он мягко опустил мне на голову халат, так что он закрыл от меня свет. Халат еще хранил тепло его тела и пах разогретым на солнце кирпичом. Я оперлась руками об стол и на минуту закрыла глаза. У меня было такое ощущение, точно я чересчур быстро выпила кружку пива за ужином.— Что ты там видишь? — спросил он.Я открыла глаза и увидела картину, на которой не было женщины.— Ой!Я так быстро выпрямилась, что халат упал на пол, и я наступила на него, попятившись от ящика.— Извините, сударь, — пробормотала я, убирая ногу. — Я сегодня же выстираю халат.— Не обращай внимания на халат, Грета. Что ты видела?Я сглотнула. Я ничего не понимала и была немного напугана. То, что я увидела в ящике, было или дьявольское наваждение, или что-то католическое и мне непонятное.— Я видела картину, сударь. Но она была меньше размером и на ней не было женщины. И все как будто поменялось местами.— Да, изображение проектируется вверх ногами, и правая и левая сторона меняются местами. Для этого там вставлены зеркала.Я не понимала ни слова.— Но…— Что такое?— Мне непонятно, сударь. Как туда попала картина?Он поднял и встряхнул халат. На лице его была улыбка. Когда он улыбался, его лицо становилось похоже на распахнутое окно.— Видишь вот это? — спросил он, показывая на трубку, вделанную в меньший ящик. — Это называется «линза». Она сделана из специально обточенного стекла. Когда свет от этой сцены, — он показал в угол, — проходит через линзу и попадает в ящик, здесь воспроизводится изображение.Он постучал пальцем по молочно-белому стеклу.Стараясь понять, я так напряженно на него смотрела, что у меня на глазах выступили слезы.— Что такое «воспроизводится», сударь? Я не знаю этого слова.У него в лице что-то изменилось, словно до этого он смотрел поверх меня, а сейчас поглядел на меня.— Это значит — рисуется. Как на картине.Я кивнула. Мне больше всего на свете хотелось убедить его, что до меня доходит смысл его слов.— Как широко раскрылись твои глаза, — вдруг сказал он.Я покраснела.— Да, сударь, мне говорили, что я имею привычку широко раскрывать глаза.— Еще раз хочешь посмотреть?Мне вовсе этого не хотелось, но я не могла в этом признаться. Подумав секунду, я сказала:— Я погляжу, сударь, но только если вы выйдете из комнаты.Это его, казалось, удивило и позабавило.— Хорошо, — сказал он и протянул мне халат. — Я вернусь через несколько минут и, прежде чем войти, постучу в дверь.Он ушел, закрыв за собой дверь. Я держала халат в трясущихся руках и думала, что, может быть, мне только притвориться, что я посмотрела в ящик. Но он поймет, что я солгала.Кроме того, мне было любопытно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65