Три дня назад, когда Эли появился в квартире с первой пачкой журналов, ее мать бросилась к ним, как ребенок, горящий желанием поскорей узнать, какие подарки ему подарили на Рождество. Она устроилась у себя в новой библиотеке со светло-серыми зеркальными стенами, вдоль которых тянулись бесконечные ряды заставленных книгами полок, и большими креслами, обтянутыми мягкой белой кожей. Мэкси открывала каждый из номеров с предвкушением чего-то необыкновенного, жадно листая страницу за страницей – от корки до корки. Покончив с очередным журналом, она подкладывала его к соответствующей стопке, которые начинали расти вокруг нее. Эли между тем все приносил и приносил новые пачки – и стопки все росли и росли.Постепенно первые радостные ожидания сменились подавленностью. К обеду она выглядела несколько отчаявшейся, а к концу дня ее охватила уже настоящая ярость – и теперь ярость эта достигла, кажется, новых высот. Журналы все еще продолжали поступать, и рассыпавшиеся стопки заполнили помещение библиотеки, кроме пространства у дальней стены под окном. При этом часть журналов тут же отправлялась обратно с изрядно уставшим Эли: журналы для мужчин, спортивные, специализированные издания – по компьютерной технике, для автолюбителей, меломанов, а также еженедельники, посвященные политике, кино, «мыльной опере», гомосексуализму, аэронавтике и бизнесу.На третий день Мэкси расчистила для себя место на красно-белом ковре ручной работы и сидела там, скрестив ноги, в окружении журнальных стен.– Пока что мне еще не попадался журнал для лесбиянок, – задумчиво произнесла она совершенно выпотрошенным голосом.– Ма, ты что, хочешь сама такой издавать?– Может, только для него и остался рынок у нас на Манхэттене.– Ты думаешь, лесбиянки станут покупать его в киосках? – удивилась Анжелика.В этот момент она услышала, как открылась входная дверь. Наверняка, подумала Мэкси, опять Эли с новой партией этих треклятых журналов: судя по походке, вошедший был мужчина.– В стране, где пятьдесят девять миллионов одиноких и такой журнал, как «Невеста», по словам редактора, читают больше трех миллионов человек, лесбиянок должно набраться достаточно, чтобы обеспечить нам тираж, – ответила Мэкси, стараясь говорить как можно рассудительнее и мягче.Обе они, сидя на ковре, были так погружены в изучение журнальных дел, что не заметили, как в дверях библиотеки выросла фигура мужчины, остановившегося в небрежной позе, опершись о косяк. Насмешливый наклон головы, выдававшийся вперед подбородок, скептическое выражение глаз, определенно воинственный вид светло-пепельных волос, которые стояли на голове ежиком, – все это выдавало в пришельце человека, глядевшего на окружающий мир с известной долей презрения. Одет он был во все кожаное, такое потертое и ветхое, что, казалось, оно вот-вот рассыплется на куски; с шеи свешивались три дорогих фотоаппарата фирмы «Никон». С улыбкой, одновременно понимающей и нежной, взирал он на сидевших внизу Мэкси и Анжелику: обе казались ему явно забавными, и к обеим он, кажется, испытывает расположение (чувство, которое в его душе вызывали явно весьма немногие люди).– Могу ли я, леди, предложить вам подписаться на «Жизнь подростка»? – тихо произнес он.– Джастин! – воскликнула Мэкси, вскакивая с ковра и устремляясь навстречу объятиям брата, не обращая ни малейшего внимания на рассыпавшиеся журнальные стопки. – Негодяй, где ты, хрен тебя дери, болтался целый год, говнюк ты чертов, дорогуля мой милый?– Ну-ка, дай мне самой с ним разобраться! – завопила Анжелика и, крепко обхватив дядю, попыталась взобраться по нему, как это делают обезьяны: именно так она поступала в детстве, но теперь попытка чуть не закончилась падением Джастина под тяжестью повзрослевшей племянницы. К счастью, он все же сумел вовремя высвободиться из цепких рук и сам обнял за плечи оба что-то лопотавших существа, пребывавших в радостном возбуждении.– Дайте мне вас как следует рассмотреть! – скомандовал он, и они тут же притихли, повинуясь его голосу. – Что ж, по-прежнему самые лучшие в королевстве, – произнес он после нескольких секунд молчания, внимательно изучив сестру и племянницу.Его темно-серые глаза не упустили при этом ничего, а что касается мыслей, то их он по обыкновению держал при себе.
Вскоре после неожиданной и страшной кончины Зэкари Джастин снялся с места, не сказав никому из семьи ни слова, куда и зачем он идет. Подобные исчезновения, впрочем, случались с ним и прежде. Он пропадал по целым месяцам, и первый раз это произошло, когда ему исполнилось пятнадцать, так что Эмбервиллы имели достаточно времени, чтобы привыкнуть к его уходам и приходам. Исчезая, он никогда не писал писем и не звонил, но время от времени в печати веером появлялись фотографии с подписью «Джастин». Фотографии, присланные с малюсеньких островков, столь удаленных, что об их существовании не имел понятия ни один из агентов бюро путешествий; с горных вершин, столь неисследованных, что у них даже не было названия; из джунглей, которые не значились на большинстве географических карт. Среди них были фото серфистов у берегов Австралии, бразильских трансвеститов в Булонском лесу, зрителей на королевской трибуне на скачках в Аскоте. Словом, самые разные. Их не связывало ничто, кроме разве что неожиданного ракурса съемки. Ракурса, за которым скрывался парадоксальный ум фотографа, запечатлевший то, мимо чего потом не в состоянии был пройти ни один из читателей, несмотря на то что, казалось, все необычное, что можно сфотографировать, давным-давно сфотографировано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183