— Да, нас было только двое — он и я. В наших сёлах народ бедный, и в жены берут только по одной жене.— Арре! Вы и сами не знаете, как вы богаты. Послушай-ка! А что, если бы вторая жена задумала погубить трех твоих сыновей…— Я бы убила её. А как же? — ноздри у неё расширились, и рука скользнула за вырез платья.— А если бы у тебя было не три ребёнка, а один-единственный, свет твоих очей, и если бы ты знала, что тебе уже никогда не родить другого, а вторая жена тайно посягает на его жизнь? Что тогда?— Я бы убила её, но лёгкой смерти она не удостоилась бы. Я бы убила её в постели, рядом с мужем, в его объятиях. А если бы она умерла раньше, чем свершилась бы моя месть, то я и в аду разыскала бы её.— Да, тебе легко говорить — ты можешь ходить по улицам при свете дня, и ни один мужчина не повернёт головы в твою сторону, — сказала королева с горечью. — Твои руки свободны, а лицо открыто. А если бы ты была рабой среди рабов, чужестранкой в чужой земле, и если бы, — голос её упал, — твой господин лишил тебя своей милости?Женщина нагнулась и поцеловала босые ноги королевы, которые она все ещё обнимала.— Тогда я не стала бы изнурять себя борьбой, но, всегда помня о том, что мой мальчик вырастет и станет королём, отослала бы его куда-нибудь подальше, куда не дотянется рука второй жены.— Ты думаешь, так просто отрезать себе руку? — сказала королева, всхлипывая.— Лучше руку, чем сердце, сахиба. Кто сумеет уберечь здесь такого ребёнка?Королева указала на Кейт.— Она приехала издалека и однажды уже спасла его от смерти.— Да, её лекарства хороши, и её искусство велико, но… ты же знаешь, что она всего лишь девушка: она не знала ни потерь, ни приобретений. Может, я и невезучая, и глаз у меня дурной (правда, прошлой осенью мой муж не говорил мне этого), пусть будет так. И все же я знаю, что такое душевная боль, знаю острую радость при крике новорождённого — знаю, как и ты.— Как и я…— Мой дом пуст, я вдова, я бездетна, и никогда ни один мужчина не позовёт меня в жены.— Как в меня… Как и меня…— Нет, хоть ты и утратила все остальное, у тебя есть твой мальчик, поэтому его надо охранять как следует. Если кто-то питает к ребёнку ревность, его нельзя оставить здесь, в самом опасном для него месте. Пусть он уедет.— Но куда? Мисс Кейт, ты знаешь, куда? Мир тёмен для тех, кто сидит взаперти за занавесями.— Я знаю, что мальчик сам надумал поехать в Аджмер, в школу для принцев. Он мне говорил об этом, — сказала Кейт, слушавшая со своего места, где сидела на подушках, подперев подбородок рукой, каждое слово этого разговора. — Ведь это всего на год-другой.Королева засмеялась сквозь слезы.— Всего год-другой, мисс Кейт. Знаешь ли ты, как долго тянется даже одна ночь, когда его нет со мной?— И потом, он может вернуться по первому зову. Но зови — не зови, а мои дети ко мне не вернутся никогда. Всего год-другой. Мир тёмен и для тех, кто не сидит взаперти за занавесями, сахиба. Не сердитесь на неё, она не виновата. Откуда ей знать? — шёпотом сказала королеве женщина пустыни.Кейт против воли начинала чувствовать раздражение от того, что её постоянно исключают из разговора. Эти две женщины, кажется, думали, что хоть она и сама уже хлебнула горя и не раз облегчала страдания других, а все же она им не ровня, и для неё не оставалось места в их горестных беседах.— Почему же вы думаете, что я не знаю? — пылко воскликнула Кейт. — Разве я не знаю, что такое боль? Разве я живу не для того, чтобы было меньше горя?— Пока нет, — ответила королева спокойно. — Тебе ещё неведомы ни радость, ни боль. Мисс Кейт, ты очень умная девушка, а я всего лишь бедная женщина, которая ни разу не выходила за стены дворца. Но я умнее тебя, потому что я знаю то, чего ты не знаешь, хотя ты и возвратила мне сына и вернула язык мужу этой женщины. Как отплачу я тебе за все, что ты сделала?— Пусть услышит всю правду, — сказала женщина пустыни шёпотом. — Нас здесь трое, сахиба: увядший лист, цветущее дерево и нераскрывшийся бутон.Королева взяла девушку за руки и тихонько притянула её к себе, пока голова Кейт не упала ей на колени. Утомлённая пережитыми за день волнениями, невыразимо устав духом и телом, Кейт не чувствовала охоты подниматься.— Послушай, сестра моя, — начала королева с бесконечной нежностью. — Забудь о том, что ты белая, а я чёрная, и помни лишь о том, что мы три сестры. Тайна мира сокрыта от любого, кто не вынашивал и не рожал ребёнка. Сестричка моя, разве может постичь жизнь тот, в ком никогда не зарождалась жизнь? Знаешь ли ты, как младенец тянет материнскую грудь? Нет, не надо краснеть. Ты не знаешь этого. Сегодня ты потеряла свою больницу. Разве не так? И женщины одна за другой покидали тебя. И что же ты сказала им?Женщина пустыни ответила за Кейт:— Она сказала: «Вернитесь, и я вас вылечу.»— А какой клятвой она подтвердила свои слова?— Она ничем не клялась, — сказала вдова, — она просто звала их вернуться.— В твоих руках не было ребёнка. В твоих глазах не было материнской любви. Они говорили тебе, что твои лекарства были заколдованы, а их дети родятся уродами? А что же такое ведомо тебе о том, что даёт начало жизни и откуда приходит смерть, чтобы ты переучивала их? Я знаю, в тех книгах, которые ты прочла в своей школе, написано, что такого не бывает. Но мы, женщины, не читаем книг. И не из них мы постигаем премудрость жизни. Ты отдала свою жизнь служению женщинам. Сестричка моя, когда же ты и сама станешь женщиной?Голос королевы умолк. Кейт лежала, не шевелясь.— Да! — сказала женщина пустыни. — Королева говорит правду. Боги и твоя собственная мудрость до сих пор помогали тебе, как успела заметить я, не отстававшая от тебя ни на шаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67