В то время, как сын находился в Болонье, названный Витале женился вторично. В пору сожития Витале с новой женой он, как это бывает, начал получать по временам вести о том, что сын его становился выдающимся человеком; и когда ему нужны были деньги на книги или на прожиток, отец посылал ему то сорок, то пятьдесят флоринов; дом сильно оскудевал деньгами. Жена Витале и мачеха молодого человека, учившегося в Болонье, видя, что муж очень часто посылает сыну деньги, и считая, что тем самым уменьшается ее пребенда, стала ворчать и говорит мужу: «Бросай на ветер те деньги, которые у нас еще остаются, посылай их неведомо кому».
На что муж отвечает: «Жена, что значат твои слова? Разве ты не думаешь о том, какие это принесет плоды? И честь и пользу? Если сын мой сделается судьей, то он сможет получить потом степень доктора наук, и мы будем вознесены на веки вечные».
Жена сказала тогда: «Какие такие веки – не знаю. Думаю, что ты ошибся и что тот, кому ты посылаешь все, что можешь собрать, – просто „мертвое тело", а ты-то ради него стараешься!»
И, таким образом, жена столь привыкла говорить: «это мертвое тело», что всякий раз как муж собирался посылать сыну деньги или что другое, она схватывалась с ним, говоря: «Посылай, посылай! Старайся хорошенько, чтобы передать этому „мертвому телу" то, что у тебя есть».
Так продолжалось это дело, пока до ушей учившегося в Болонье молодого человека не дошло, что в препирательствах своих с мужем мачеха называет его «мертвым телом». Молодой человек запомнил это. Пробыв несколько лет в Болонье и весьма преуспев в изучении гражданского права, он приехал в Пьетро-Санта навестить отца и прочих членов семьи. Увидев его и крайне обрадовавшись, отец велел заколоть каплуна и зажарить его, а затем пригласил к ужину местного приходского священника.
Когда настал час и все уселись за стол со священником во главе, а подле него отец, затем мачеха, далее обе девушки, которые уже были на выданье, то молодой студент поместился отдельно на скамье. Когда явился на стол каплун, то мачеха, смотревшая злобно на пасынка, стала с искаженной физиономией шептать мужу: «Отчего ты не скажешь ему, чтобы он разрезал каплуна по правилам грамматики? Тогда было бы видно, чему он научился?»
Простак-муж говорит сыну: «Ты сидишь отдельно на скамье. Тебе следует разрезать каплуна; только мне хочется, чтобы ты его разрезал нам по поавилам грамматики».
Молодой человек, который понял, в чем дело, отвечает: «Очень охотно».
Он ставит перед собой каплуна, берет нож и, отрезав гребень, кладет его на тарелку и передает священнику, говоря: «Вы – наш отец духовный, вы носите тонзуру, и потому я даю вам макушку каплуна, т. е. гребешок».
Затем он отрезает голову и таким же образом передает ее отцу, говоря: «А вы – глава семьи, и потому я даю вам голову».
Затем он отрезал ножки и передал их мачехе, говоря: «Ваше дело ходить в доме по хозяйству взад и вперед, а этого нельзя делать без ног. Поэтому я даю их вам».
Затем он отрезал концы крыльев, положил их на тарелку перед своими сестрами и сказал: «Им придется скоро оставить дом и улететь из него. Поэтому им нужны крылья, и я даю их им. Я же – мертвое тело. Если это так, а это я утверждаю, то я возьму для себя это мертвое тело», и он принимается разрезать каплуна и есть его молодцом.
И если мачеха раньше смотрела на него злобно, то теперь стала смотреть на него исподлобья, говоря: «Вот сокровище!» и шепотом, обращаясь к мужу: «Прекрати теперь делать те расходы, на которые ты ради него шел!»
Можно было немало ворчать, так как все присутствующие предпочли бы, чтобы каплун был разрезан попросту, в особенности же священник, с которым приключился как будто митрит и который неподвижно уставился на свой гребень.
Через несколько дней после этого, когда молодому человеку пришлось возвращаться в Болонью, он разъяснил в шутливом тоне, почему он разрезал каплуна таким образом, в особенности же мачехе, которой он в полушутливых словах показал ее ошибку. После этого он расстался с прочими и с нею по-хорошему. Тем не менее я думаю, что про себя она должна была сказать: – «Ступай, и не возвращайся другой раз».
Новелла 125

Карл Великий думает обратить в христианскую веру иудея, который, сидя с ним за столом, упрекает его в том. что он плохо соблюдает христианскую веру, после чего Карл Великий оказывается почти побежденным
Король Карл Великий был лучшим из королей, когда-либо живших на свете, и очень храбрым, так что если говорить о доблестных христианских синьорах, то он, король Артур и Готфрид Бульонский считаются людьми наиболее доблестными. Среди язычников это трое других: Гектор, Александр Великий и Цезарь; среди иудеев также трое: Давид, Иисус Навин и Иуда Маккавейский.
Обращаясь к рассказу, скажу, что завоевав всю Испанию, король Карл Великий встретил как-то некоего испанца, или иудея, или какого-то настоящего язычника, человека очень рассудительного и умного. Поэтому король, принимая во внимание его достоинства, задумал склонить его к христианской вере и принялся за это дело.
Как-то утром этот испанец обедал с названным королем и сидел за столом на почетном месте, где сидят обычно синьоры, в то время как некий бедняк сидел внизу, почти что на полу, точнее на низенькой скамье, за бедным столом, и обедал. Происходило это потому, что всякий раз, когда король садился за стол, он угощал, ради спасения своей души, одного или нескольких бедняков, усаживая их внизу. Видя, что бедняк этот ест таким образом, испанец спросил короля, кто это такой и что означает, что он ест в таком положении? Король ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157