— Я правду говорю. А ты русский или казак? — спросил Бахва.
— Не все ли равно, русский или казак, старик?
— Тебе все равно, сынок, да нам не все равно. Казаки Алиханова пожгли нас в девятьсот пятом.
— То были казаки Алиханова, старик.
— А ты чей казак, сынок?
— Я народогвардеец!
— Царские казаки стреляли по нас из пушек, огнем жгли.
Народогвардейцы тоже из пушки стреляли, с земли нас сгоняют. Как же это получается? — спросил Бахва.
— Я и сам не понимаю, как это получается,— ответил Орлов.— Привяжи паром и пошли.
— Куда пошли?
— Как куда? Ты же разбойника перевозил, Чучу Диха- минджиа, ну и поторапливайся.
Варден слышал звуки выстрелов, слышал, как шлепаются в воду пули. Он обманул поскакавших за ним карателей — отстал от них и, когда они, по его расчетам, скрылись за излучиной реки, вынырнул, осмотрелся и, набрав в легкие воздуха, снова нырнул. Так плыл он вниз по течению. Сапоги Варден сбросил с ног, прыгая с парома, но отяжелевшая одежда все же мешала ему плыть.
Левый берег реки был совершенно голым — ни деревьев, ни кустика. На него Варден не мог выйти, если б даже повернул назад,— на левом берегу он был бы как на ладони. Правый же берег у леса снижался, там были сплошные заросли: у самого берега камыш, а чуть подальше — кустарник. Варден знал это и плыл к зарослям. Конные гвардейцы туда не полезут — там не то что конь, там сквозь заросли и топи даже мышь не проберется.
Варден вышел из воды и залег в камышах. Некоторое время лежал неподвижно — устал и боялся привлечь внимание преследователей. Только одно движение позволил себе Варден, он провел рукой по груди: за пазухой у него лежал завернутый в кожу сверток с ленинским «Ответом на запросы крестьян» и Декретом о земле.
Гвардейцы промчались по противоположному берегу, уже не стреляя. Варден подождал еще немного, потом приподнялся на локтях. Что-то обожгло его шею. Варден притронулся рукой и брезгливо поморщился — это была пиявка. Пиявки впились ему в руки, в лицо, в грудь, а он до сих пор и не чувствовал этого, потому что думал только о том, как уйти от преследователей.
Варден сбросил пиявок, вышел из болота и побежал к лесу. Там, в лесу,— спасение. Но и достигнув леса, не остановился. Он шел качаясь, колени у него подкашивались, и он хватался руками за деревья; мучительно спирало дыхание — что-то стискивало горло, казалось, будто какой-то горький, как яд, комок застрял в нем. Варден с трудом откашливался, боясь, что выплюнет кровь и желчь. Но все же он шел, пока не споткнулся об какой-то корень и, теряя сознание, упал ничком.
Было уже около полудня, когда Варден очнулся. Он с большим трудом снял с себя одежду и белье, выжал их, расправил и развесил на ветвях. Закончив эту работу, принялся растирать тело, затем бегать вокруг дерева, вернее, думал, что бегает,— на самом же деле едва передвигал ноги. И все же ему удалось унять противную дрожь, удалось немного согреться.
Когда одежда подсохла, Варден оделся и медленно пошел вверх по течению реки. Как только стемнеет, он должен обязательно проникнуть в деревню. Пусть на каждом шагу там стоят гвардейцы, все равно обязан пройти. Он всегда помнил отцовское наставление: «Начатое дело нужно доводить до конца, сын. Нельзя останавливаться посреди пути. Победа человека начинается с победы над самим собой».
В деревне никто не удивлялся таким проникнутым крестьянской мудростью суждениям Беглара. Многое видел этот умный человек, много испытал дурного и хорошего, и односельчане дорожили его советами. А Варден вдвойне дорожил ими, они не раз помогали ему в его полной опасностей и лишений жизни.
У очага за низким столиком сидели Мака и Джвебе. Свет луны, проникавший в хижину сквозь распахнутую дверь, и яркое пламя очага освещали лица матери и сына и столик с угощением — желтым горячим гоми из кукурузной муки, золотистой поджаренной рыбкой, красной от бурачного сока квашеной капустой, грудой зелени и большой, белой, как сахар, головкой сыра сулугуни. Единственное, что было мелким за этим столом,— рыбешка. Миски с лобио и острым соусом сацебели были большие, стаканы и кувшины для вина — большие... Беглар не любил вещи-недомерки...
Джвебе расправлялся с материнским угощением, как долго голодавший человек,— все казалось ему необычно вкусным, и он никак не мог насытиться.
— Помнишь, мама, сколько такой рыбки ловил Варден?
— Для тебя ловил, дорогой мой мальчик.
— Помнишь, мама, как я отнимал ее у Вардена?
— Конечно, помню, сынок, как не помнить.
— А помнишь, как Варден радовался, мама, что я отбираю у него мальков?
— Помню, сынок.
— Та рыбка, что ловил Варден, была вкуснее этой, мама.
— Все, что делалось рукой Вардена, было хорошее!
— А эту рыбку кто наловил, мама?
Мальмов наловил Гванджи, но Мака сказала:
— Отец.
— Ты почему ничего не ешь, мама?
— Я потом поем, сынок.
— Ешь, мама! Сколько времени мы не сидели вместе за столом! Я так соскучился по нашему очагу, по твоим лобио и гоми, по малькам Вардена. Не плачь, мама, Варден вернется.
— Вернется...
— Мальков в самом деле наловил отец?
— В самом деле, сынок,— опять слукавила Мака. Она хотела убедить Джвебе, что отец уже не сердится на него.— Отец две ночи не спал, сынок.
— Знаю, мама!
— Он о тебе думает, сынок.
— Знаю, мама.
Джвебе налил из кувшина вина и, не переводя дыхания, выпил.
— У отцовского вина совсем особый вкус, мама.
— Все сделанное отцом не сравнится ни с чем другим, сынок.
— А Варден похож на отца, мама?
— Варден — вылитый отец, мой дорогой мальчик.
— А все же рыбка, выловленная Варденом, была вкуснее, мама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53