А огромные чертуле буквы, будто назло ему, все приближались и росли. «Обращение к Интернационалу и к социалистическим партиям», «Немедленно провести мобилизацию всех членов партии, которые могут держать в руках оружие».
— ...которые могут держать оружие,— вслух прочитал Евгений Жваниа и оглядел собравшихся в комнате.— Чего же больше! — сказал он упавшим голосом.— Поздно, господа. Все кончено. Грузия потерпела поражение.
— Не Грузия,— неожиданно для всех выкрикнул Еквтиме Каличава и провел по лицу огромным платком-багдади, пытаясь удержать потоки пота, — а ваша партия, ваше правительство потерпели поражение.
Аполлон Чичуа и Иродион Чхетиа лишь молча переглянулись, ничем не выдавая своего волнения и отчаяния. Потупив глаза, сидели и члены правления местной общины, только Калистрат Кварцхава вскочил, как отпущенная пружина, угрожающе потряс тростью с набалдашником в виде головы бульдога и закричал на своего друга:
— Что, что ты сказал? Как ты посмел...
— Садитесь! — жестко приказал член учредительного собрания.— Правду сказал товарищ...— Он забыл имя и фамилию почтмейстера.
— Я Еквтиме Каличава, заведующий здешней почтой,— помог ему сам Еквтиме.
— Помню, помню, товарищ Каличава! А как же! Вот только забыл, к какой партии вы принадлежите?
— К национал-демократической.
Евгений Жваниа поморщился.
— Ну, что же... Вы верно изволили сказать, национал- демократ. Да, мы потерпели поражение. Наша партия, наше правительство потерпели поражение, но не Грузия, не нация, не народ...— Жваниа взял со стола газету «Эртоба» и прочитал название одной из заметок: «Погребение в ограде Военного собора героев, погибших при защите Тбилиси»,— слышите, товарищи? Я бы написал об этом так: «Погребение нашей социал-демократической партии». Большевики одолели нас, товарищи...
— Нет и нет! — снова крикнул фельдшер. Он не сел, как ему велел Жваниа, а, стегая тростью по крагам, все еще стоял перед своим другом-врагом Еквтиме Каличава.— Это невозможно, чтобы демократия потерпела поражение! — Кварцхава бесцеремонно швырнул трость на стол и схватил газету.— Вот что пишет наш славный вождь, отец нашего народа Ной Жорданиа: «Перед лицом всего мира мы заявляем, что грузинский народ твердо, до последнего вздоха решил бороться с врагом своей страны»,— прочел Калистрат и, подражая ораторскому приему Жваниа, обратился к присутствующим: — Слышите, до последнего вздоха. Читаю дальше: «Наше положение в деле защиты Тбилиси резко изменилось. Натиск врага приостановлен. Враг начал отступать»,— вы слышите, враг начал отступать! А вы, господин Жваниа, говорите, что все кончено,— сказал Калистрат с упреком. Ораторствуя, он все время вытягивал и без того длинную шею. Делал он это потому, что носил чересчур высокие и жестко накрахмаленные воротнички, но создавалось впечатление, что Калистрат хочет выскочить из своего железного ошейника. Попробуй сохрани при этом важный европейский вид! А фельдшер ухитрялся. И сейчас, ораторствуя перед собравшимися в кабинете Кириа людьми, фельдшер держался этаким важным господином.— Я уж однажды сравнивал Тбилиси с Парижем. О, Париж! Я с восторгом вспоминаю проведенные там дни...
Член учредительного собрания нахмурился,— этот франт раздражал его своей болтовней.
— Париж — город революционеров,— патетически продолжал фельдшер.— Французы самый свободолюбивый народ в мире. Сейчас на помощь нашему народу пришли доблестные моряки французской эскадры. Пушки французских кораблей готовы встретить большевиков сокрушительным огнем. Вот каковы французы, господа. Грузинский и французский народы похожи друг на друга, как две половины яблока. Ной Жорданиа называет Тбилиси Верденом. Но я думаю, что Тбилиси можно смело называть и Парижем и Верденом. Я волнуюсь, господа.— Кварцхава бросил газету на стол.— Мне трудно говорить. Я лишь прибавлю к словам Жорданиа: Тбилиси — дважды Верден, его невозможно взять.— Кварцхава снова схватил газету.— Вот еще одно сообщение: «Разбитый на подступах к Тбилиси враг отступает, взяты пленные...»
— Сообщение! — горько усмехнулся член учредительного собрания.— Сейчас никакие сообщения подобного рода не помогут нам, товарищ...
Фамилию фельдшера член учредительного собрания тоже позабыл, и снова ему на помощь пришел Еквтиме:
— Это Калистрат Кварцхава, наш фельдшер.
— Врач,— поправил фельдшер, бросив на Еквтиме презрительный взгляд.
— Не обольщайтесь, господин Кварцхава. Если бы красивые слова могли спасти нас, нам хватило бы одного Карло Чхеидзе.
Калистрат Кварцхава обиделся:
— Сегодня вы сами на балконе расточали красивые слова...
— Да, расточал,—подтвердил Жваниа.— К сожалению, расточал.. Но что из этого вышло? Неужели вы не заметили моего провала, неужели не почувствовали, какая сила была в нескольких простых словах учителя и этого комиссара, Вардена Букиа?
— Вы хотите бросить родину на произвол судьбы?
— Родину у нас никто не отнимает. Но мы потерпели поражение. Мы — это наша партия, наше правительство, а не Грузия, не нация, не народ.
— Разве для нас родина и партия, народ и правительство не одно и то же, господин Жваниа?
— Нет, не одно и то же. Правительства меняются, партия может потерпеть поражение и исчезнуть, но родина и народ останутся.
— Возможно, что это так,— нехотя согласился фельдшер.— Но нам нужно спасать нашу древнюю культуру.
— Культуру у нас тоже никто не отнимает. Культуру отнять нельзя, Кварцхава.
— Мы еще не знаем, что несут нашему народу большевики.
— Вы не знаете, зато народ хорошо это знает,— сказал Евгений Жваниа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53