— Мне надо взять замуж дочь Василе Бачу, вот, барчук!
Титу рассмеялся и разочарованно протянул:
— И об этом ты тужишь?.. Иди ты, Ион, это же курам на смех!
— Самое об этом, барчук, и еще как! Ведь дядя Василе не отдает ее за меня, а если он не отдаст по доброй воле, плохо дело!..
— Мне непонятно, чего ты так цепляешься за эту девку? Она худущая и некрасивая... Меня, например, хоть озолоти, не взял бы ее!
— Так-то так, да ведь без нее мне во веки вечные не выдраться из бедности!
— А-а! — изрек Титу после многозначительной паузы, выражавшей серьезность положения. — Тогда да, действительно! Тяжело!
— Верно? — сказал Ион, довольный тем, что наконец-то и барчук понял его беду. — Научите меня, что и как сделать, вы ведь человек образованный!..
На самом деле Титу не очень понимал и упорное желание Иона жениться на Ане, и упорное нежелание Василе Бачу выдать ее за него. Обоих он считал одинаково дельными крестьянами и не видел между ними разницы. Если Ион неимущий, зато он расторопнее и усерднее Бачу, а это порой стоит целого именья. Однако роль наставника льстила ему, поэтому он старался придумать какой-нибудь добрый совет, который бы поднял его в глазах парня.
— Если он добровольно не хочет отдать ее за тебя, так надо его заставить...— поразмыслив, сказал Титу с некоторой нерешительностью, словно хотел посмотреть, как Ион примет его слова.
Ион вздрогнул. Ему показалось, что в голове его проблеснул свет, ясно указавший ему путь. Он протяжно вздохнул, как будто с его души свалилось тяжкое бремя. Зорко вскинул глаза, как уличенный вор. Радость спирала ему глотку, он даже не мог слова выговорить.
— Можешь ты его заставить? Знаешь, как его заставить? — спросил Титу, недоумевая, почему он молчит.
— Могу, барчук! — резко бросил Ион, с угрозой в голосе.
Они пошли вместе, но уже не обменялись ни словом до самых ворот учителя. Ион не видел надобности в пустых разговорах, когда уже ясно знал, что должен делать. Теперь его снедало нетерпение, как бы поскорее исполнить свой замысел. Титу молчал, потому что не был уверен, полезное ли он дал наставление, особенно после такого смелого ответа, все еще звучавшего у него в ушах.
— Спасибо вам, барчук, что прочистили мне мозги, — сказал Ион на прощанье.
В доме Хердели горела лампа. Свет окна падал прямо на Иона, лицо его дышало решимостью. Взглянув на него, Титу почувствовал страх.
— Ну, Ион, гляди в оба, да не разбей лоба! — проговорил он, смущенно улыбаясь.
— Теперь уж положитесь на меня, барчук, я свое , дело знаю! — ответил Ион с огромной радостью, вылившейся в глупейшую ухмылку.
7
Титу вошел к себе несколько ошеломленный этой вспышкой Иона. Хотя он не улавливал, что вдруг могло зашевелиться в душе парня, но подозревал, что сам развязал какую-то темную силу, страшившую его.
Но как только он очутился в доме и почуял запах съестного, он сразу забыл про Иона и ему на мысль вернулась Роза Ланг. Он просиял и, потирая руки, сказал с чувством гордости, хак бы давая всем понять, что он обладил большое дело:
— До чего милая эта жена Ланга! Одно удовольствиеие поговорить с ней!..
Херделя молча кивнул, потому что ему тоже нра-вилась Розика, однако он выказывал свое расположение к ней одними только пряными шуточками на ломаном венгерском, что всегда смешило ее. А мать сердито фыркнула:
— Прытки вы тоже восторгаться-то всякой лахудрой... Если уж она милая, что тогда говорить про кикимору?.. Ну как может быть милой такая глупая женщина, когда ока даже румынского не знает ?
Госпожа Херделя глубоко презирала женщин, которые не обзаводились детьми. А на Розу Ланг она была и вовсе зла, потому что при встрече та старалась заставить ее говорить по-венгерски и всегда удивлялась, что жена учителя государственной школы не знает венгерского. Г-жа Херделя ни за что бы не призналась в этом, она лишь гордо заявляла, что ей осточертели и венгры, и их язык.
Лаура и Гиги вернулись домой одни. Аурел уже не вызвался провожать их, как прежде. От Жидовицы до самого Припаса Лаура горько плакала, не говоря ни слова. Гиги, угадывая причину ее слез, всю дорогу поносила Аурела, выискав у него столько пороков, сколько и родители не находили, когда были настроены против него. Ее брань и утомительная дорога чуть умерили скорбь Лауры. Придя домой, она сразу ушла в гостиную, чтобы родители не видели ее заплаканной. Хоть она и силилась овладеть собой, не могла удержать слез. У нее было такое чувство, точно на нее обрушился дом и она никак не может выбраться из обломков. Когда Гиги позвала ее ужинать, она соврала, что у нее болит голова. Она бы умерла от стыда, взглянув в глаза родителям,— ведь они сразу угадают, чем она расстроена.
После ужина Херделя снова вспомнил про письмо Пинти, приоткрыл дверь в комнату, где Лаура предавалась своему горю, и с порога спросил:
— А как же нам быть с тем человеком, сударыня?
Ты ведь знаешь все этикеты, ты не считаешь, что пора и ответить ему?
Вопрос этот вонзился ей в сердце, точно нож в свежую рану. Слезы хлынули у нее ручьем, когда она безропотно проговорила:
— Пиши, пиши ему, будь он проклят!.. Кто тебе не
велит писать?.. Теперь мне все равно...
Гиги тотчас прилетела и начала:
— Разве она когда-нибудь говорила, что не надо отвечать ему? Думаешь, она такая глупая, не понимает, что лучше синица в руках, чем журавль в небе? Вы, может, хотели бы, чтобы она уж и слова ни с кем не сказала, если ей сделал предложение господин Пинтя? Вы вот всегда так, рады ко всему придраться, а потом на других сваливаете.
— Браво, браво! — торжествующе воскликнул Титу.— Вот это я одобряю! Наконец вы таки пришли к тому, что я говорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156