Он поддался на мой финт и сделал пару шагов к боковой линии.
Три, четыре, пять шагов. Я продолжал смещаться, он отступал и двигался к краю поля.
Я уследил толчок правой ногой и без всяких финтов, резко повернулся и проскочил внутрь под углом в сорок пять градусов. Внешний линейный, старающийся закрыть свою зону, промелькнул рядом. Еще четыре шага, и я буду рядом со средним линейным. Я оглянулся, ища мяча — Максвелл уже бросил его, — через мгновение он опустился мне в руки, за целый шаг до линейного, бесполезно размахивающего рукой, поднятой вверх. Черт побери, до чего мне нравится ловить мяч!
— О'кей! —- Глаза Максвелла сияли. — Сейчас сделаем шестерку и прорыв в зачетное поле. Прорываемся справа. Правым крылом наружу. На счет раз!
Когда я занял исходную позицию, все тело мое дрожало от нетерпения. Да, в напряжении нервов, сил, воли есть радость, оно может пьянить почище алкоголя и наркотиков,
— Раз! — Опустив голову, я рванулся с линии, слыша только свист воздуха в прорезях шлема. Один шаг... второй... третий... Я снова смещался вправо. На этот раз защитник отступал назад, защищая свою позицию с внутренней стороны и отдавая мне боковую линию.
Еще два шага — и я провел ложный финт, делая вид, что намереваюсь прорываться с внутренней стороны. Защитник сместился внутрь поля и наклонился, готовясь рвануться к мячу.
На третьем шаге я повернул голову и оглянулся, ища мяч. Максвелл поднял его высоко над головой и сделал ложный замах в моем направлении. Мгновенно я оттолкнулся левой и помчался к боковой линии, проскочив мимо защитника, старающегося закрыть мне дорогу по центру.
Три стремительных шага к боковой линии, и я снова оглянулся на Максвелла. Мяч был уже в воздухе, я поднял руки и принял его на кончики пальцев, прижал к боку одной рукой и небрежно пробежал в зачетную зону. Мне хотелось прыгать, колесом ходить от радости. Я уже много лет проделывал это — прорывался в зачетную зону, — но никак не мог привыкнуть, для меня это не становилось обыденным тренировочным упражнением.
Даже в массажной чувство этакой телячьей радости не покидало меня. Я знал, что, как только действие кодеина кончится, снова наступит депрессия. К тому же я вспомнил, что не включен в стартовый состав. Я походил вокруг шкафчика с медикаментами, но он был заперт. Эдди Рэнд наполнял ванну, только что продезинфицированную.
— Ноги?
— И нос, — ответил я.
— Заниматься твоей красотой уже поздно. Забирайся в ванну, погрей ноги в горячей воде минут двадцать, потом двадцать минут контрастной ванны, и, если останется время, я обработаю твое подколенное сухожилие ультразвуком.
— Эдди, у меня болит кисть, когда я делаю вот так. — Я продемонстрировал кольцевое движение кистью. — Иногда очень бо-
Ф лит. Что мне делать?
Рэнд внимательно посмотрел, как я вращаю кистью, и нахмурился. Покачал головой.
— Не делай, как ты показал. Лезь в ванну.
Через полтора часа я вышел из массажной. Я чуть не сварился в кипятке, промерз до мозга костей в контрастной ледяной ванне и попал под стерилизующий ультразвук. Все двадцать четыре удовольствия.
Я свернул за угол и вошел в сауну. Все полки маленькой комнатушки со стенами из кедра и температурой в сто двадцать градусов были заняты массивными бело-розовыми потными телами. Я поднял руки и, взмахнув, запел «Благослови вас Господь, веселые господа», делая отчаянные жесты в стиле Фреда.
Никто даже не улыбнулся. Я откашлялся и сел на пол около двери. Откинувшись на кедровую стенку, я почувствовал, как обжигающий сухой жар понемногу открывает мои забитые поры. Горячий воздух входил в носовые пазухи, облегчая дыхание. Я сделал несколько глубоких вдохов. Казалось, воздух проникает в легкие и тут же исчезает через открывшиеся поры. Мне не хватало кислорода. Я вцепился зубами в полотенце. Первые минуты в сауне всегда были самыми трудными.
— Мне в голову пришла мысль, — сообщил всем Медоуз. Ему в голову каждую неделю приходила мысль, и она зависела от результатов предыдущей игры и его личных успехов. — Мы слишком мало работаем на тренировках — потому сдыхаем уже в третьем периоде.
Неделей раньше ему пришла мысль, что, наоборот, мы устаем на тренировках и поэтому не выдерживаем до конца игры высокий темп.
— Черт бы тебя побрал, Медоуз, к тебе в башку всегда забираются самые идиотские мысли, — донеслось с верхней полки. Там расположился Тони Дуглас, центральный линейный.
— Нужно сделать по крайней мере десять ускорений для постановки дыхания в конце каждой тренировки, — закончил Медоуз.
— Туфта! — раздраженно отозвался Дуглас.
Наступила тишина. Игроки, исходя потом, о чем-то думали.
Ларри Костелло, который, по словам Б. А., «любил сидеть на скамейке», сидел на нижней полке, подперев голову руками и глядел вниз.
— Что случилось, Ларри, неужели ты превысил вес? — в голосе Дугласа звучало злорадство.
— Да, я превысил долбанный вес! — Костелло был защитником из второго состава. Ему было за тридцать, у него часто болели колени. Поскольку он редко играл по воскресеньям, вынужденный трехдневный отдых приводил к тому, что ему было трудно сохранять предписанный вес.
— И намного?
— На четыре фунта. — В голосе Костелло было отчаяние. Ему приходилось содержать семью — жену и троих детей. Никаких надежд па будущее у него не было, потому что ничего, кроме футбола, он не знал.
— Черт побери, двести долларов!
Костедло ходил в сауну каждый день. При штрафе в пятьдесят долларов за каждый лишний фунт, ему ничего другого не оставалось.
— У меня все рассчитано, — пробормотал Костелло, уставившись в пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64