Косметикой Джоанна не слишком увлекалась, но у нее всегда были чудесные духи, запах которых отбивал у меня желание думать о чем бы то ни было постороннем.
— Не обижай меня, — скулил я, залезая в постель. — Меня так легко обидеть.
— Бедняжка.
— Можешь поздравить меня. — Джоанна курила, а я рассматривал синяк на бедре, появившийся неизвестно откуда. — Я официально обручилась»
— Мне уже сказали, — ответил я, морщась. — Ты сделала мне больно.
Не обращая на меня внимания, она подняла левую руку, стала разглядывать безымянный палец.
— В четверг мы собираемся за обручальным кольцом к Ной-ману.
Джоанна встречалась с Эмметом уже два года. Замужество не было ее главной целью, но предложение Эммета она приняла.
Три года тому назад Джоанна переехала в Даллас из Дентона, где училась в университете, а туда в свое время попала, убежав от тупости жизни в Чилдрессе, маленьком городке на равнине западного Техаса, славившемся хлопком и отсутствием дождей.
Эммет уже давно содержал ее, хотя Джоанна продолжала работать в авиакомпании и каждый месяц клала в банк всю свою зарплату.
— Что ж, поздравляю, — сказал я. — И когда?
— Ну, не раньше чем через несколько месяцев. Я сказала ему, что хочу оставить за собой квартиру, чтобы оставаться независимой. Он согласился.
— Ну и дурак, — заметил я, кашлянув, потянулся и сел, опершись о спинку кровати.
Окно в спальне было во всю стену, и я смотрел на небоскреб Конрада Хантера. Северная и южная стороны здания были усеяны рядами электрических ламп, посылавших обращения к горожанам. Сегодня горели двадцатиэтажные буквы «ВП» (военнопленные). Буквы этой рекламной компании охватили весь Даллас — «Помощь соотечественникам, проливающим кровь в Юго-Восточной Азии. Война занимала по своему значению третье место — после матча Техаса с Оклахомой и приобретения Хантером еще одного белого защитника.
Я громко рассмеялся.
— Ты что? — спросила Джоанна.
— Видишь небоскреб Хантера? Посмотри на буквы.
— Ну и?
— Большинство военнопленных — летчики, верно?
— По-видимому.
— А тебе не кажется это странным? Ведь если бы Хантер не занимался производством систем наведения, эти «ВП» не были бы «ВП». Я вижу, ты не понимаешь космического значения всего этого.
Джоанна посмотрела на меня с недоумением и покачала головой. »
— Понимаешь, Конрад и его партнеры хотят договориться о поставке продуктов и подарков этим же военнопленным. Неужели тебе не кажется это странным, даже несколько абсурдным.
— С ума сойти. — Она зевнула, встала и голой пошла к серванту, куда был встроен стереопроигрыватель и где хранились пластинки. Поставила «Милая на родео», и комната наполнилась голосом Боба Дилана.
Забравшись обратно в постель, она наклонилась и поцеловала меня в низ живота.
— Устал, бедняжка, — сказала. — Ну, отдохни еще чуть-чуть. Как прошла тренировка? — спросила она, откинувшись. Джоанна была единственным человеком в мире, перед которым я мог исповедоваться.
— Как всегда, — ответил я. — А Б. А. снова меня вызывал. И состоялся еще один из наших классических разговоров. Он посоветовал мне привыкать сидеть на скамье запасных. Представляешь?
В тот период жизни, когда большинство мужчин делает себе карьеру, моя, казалось, стремительно летела в тупик.
Но все приводит в тупик. К этому выводу я пришел однажды в воскресенье, лежа около зачетной линии с переломанной правой ногой. Торчали из кожи обломки костей, гетра на глазах краснела от крови. И я понял, что успех — дело субъективное, тогда как неуспех — самая что ни на есть объективная реальность, с которой не поспоришь. У меня в жизни были успехи. Но все они оказывались пустыми и недолгими.
— Я соскучилась, — прошептала Джоанна, поднимаясь на четвереньки. — А он? — Она поцеловала меня так, как только она одна умела. — Он тоже соскучился уже. Знаешь, я тут недавно видела один любопытный фильм... Подожди, не торопись. Ложись туда головой. Ты ни с кем так не пробовал?..
Потом мы долго лежали, тупо глядя в потолок.
— Почему бы тебе не бросить футбол? — Голос Джоанны прозвучал настолько обыденно, что показался мне оскорбительным.
— А что еще я умею делать? Даже в постели ты меня всему учишь. Футбол — это единственное, что у меня получается, и, черт побери, я горжусь, что умею играть в футбол! — Я взглянул на свое правое колено, испещренное шрамами. — И Гилл ничуть не лучше меня. Просто здоровее.
— Давай выпьем что-нибудь. — Джоанна встала, накинула на себя голубой махровый халат, едва прикрывший ее широкие круглые бедра.
— Ты иди, я сейчас спущусь, — сказал я.
Я снова вытянул перед собой руки и внимательно осмотрел их. Поднял руки над головой и принял воображаемый пас. Повернулся к углу поля и опередил Эддерли по пути к зачетной зоне — все в замедленном темпе, как в кино. Швырнув мяч за спину, в руки судье, я направился к скамейке команды. Натягивая джинсы, я все еще слышал рев трибун. Хромая, я пошел вниз по лестнице. Нога по-прежнему болела.
Среда
— ...этот старый мерзавец, Джонни Риверс... — Часы автоматически включили радио. Шла программа «Час дяди Билли Банка», в которой вели беседу девяностолетний фермер дядя Билли Банк и его племянник Карл; обоих персонажей играл местный диск-жокей Карл Джоунз.
— В рот тебе кило печенья, Билли. — Я сунул руку под кровать, где стояло радио, и выключил его. Год тому назад я познакомился с Карлом Джоунзом. Он оказался отчаянным болельщиком и превозносил меня до небес. Джоунз со своей женой Донной Мэй пришли в ресторан «Каса Домингес», где Томас Ричардсон, я и наши девушки наслаждались мексиканской кухней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64