Клинтон проводил в кабинете много времени и часто прибегал к допингу, которым снабжал его врач клуба. То, как часто стучала его нога, было верным признаком, что таблетки действовали. — Нет. Нет. — Он бросил трубку и взял со стола лист бумаги. Это было мое письмо на бланке.
— Перед тем как перейдем к делу, скажи, зачем ты прислал этот дурацкий бланк?
Напечатанный на ротаторе бланк начинался словами «Уважаемый менеджер!»
— Вы прислали мне бланк. Можно было просто позвонить по телефону. — Слишком у меня много дел, чтобы думать об этакой ерунде. — Он смял мое письмо и бросил в корзину.
Я не предполагал, что бланк так его рассердит. И уж никак не хотелось пропускать мяч в свои ворота накануне важных для меня переговоров.
Переговоры с Клинтоном всегда были исключительно трудными по трем причинам. Во-первых, ему принадлежала часть акций клуба, и он получал процент от прибыли. То есть часть денег, сэкономь ленных Клинтоном на работе игроков, поступала в его карман. Во-вторых, Клинтон никогда не говорил игрокам правду по поводу их положения в клубе — он считал, что игроку не нужно знать больше, чем требуется для успешной игры в ближайшем матче. И в-третьих, Клинтон был непревзойденным мастером наводить тень на плетень.
Переговоры об условиях контракта были неприятным и бесчестным делом. В них не было правил, ход переговоров разительно менялся в зависимости от того, с кем они велись.
— Ну что ж, Фил, — Клинтон смотрел на записи в блокноте. Затем он положил его на стол и посмотрел мне прямо в глаза. Человек, славящийся умением извлекать миллионные прибыли чуть ли не из воздуха, собирался надуть дурака на несколько жалких тысяч. — Сколько ты хочешь получить?
— Видите ли, Клинтон... — У меня сел голос, я беспокойно заерзал в кресле. Откашлявшись, я начал снова: — Видите ли, в прошлом сезоне я был в стартовом составе. Мы заняли первое место в лиге, я сделал тридцать перехватов, так что...
— Из них только два закончились прорывами в зачетную зону. ~— Я был уверен, что он не забудет об этом. Его глаза были прикованы к блокноту.
— Совершенно верно, — ответил я, — но двадцать из тридцати привели к пасам, завершившимся заносами в зону, поэтому...
— Я вижу, ты потратил немало времени, чтобы вызубрить статистику своих успехов. — С отвращением он взглянул на меня и вернулся к блокноту. Что-то записал. Я слышал стук его ступни по полу. Казалось, удары стали сильней. — Итак... — Клинтон всегда говорил твердым размеренным голосом, каждое слово у него было тщательно отобрано и четко произнесено. — Сколько же ты хочешь?
Я хотел двадцать пять тысяч долларов. В обзоре, составленном по поручению Ассоциации профессиональных футболистов, говорилось, что средний заработок крайнего форварда, входящего в стартовый состав, был двадцать пять тысяч в год. Я начну с этой цифры, сброшу пять тысяч на счет моей недостаточной популярности и скупости Клинтона, и мы сойдемся на двадцати тысячах. Мне это казалось справедливым. Билли Гилл получал двадцать четыре пятьсот, а я доказал, еще до травмы, что играю лучше.
— Двадцать пять тысяч.
Клинтон рассмеялся мне прямо в лицо.
— Исключено.
— Что вы хотите этим сказать?
— Хочу сказать, — он провел пальцем по полям своего блокнота, палец остановился на чем-то, и губы Клинтона вытянулись в кривой безобразной ухмылке, — что ты не стоишь этого.
Что-то было здесь не чисто. Я попробовал собраться с мыслями. Гриффит Ли, негр из Грэмблинга — только он был реальным претендентом на мое место в стартовом составе. Однако в стартовом составе уже были Делма Хадл в полузащите и Фримэн
Вашингтон во второй защитной линии Вряд ли тренер решится ввести еще одного негра — разве что выдающегося, А Гриффит Ли явно не подходил под это определение. Значит, опасность исходила не отсюда.
— Вы платили этом молокососу из Нью-Мехико тридцать пять тысяч, а он даже не попал в команду. — Я знал, что это было плохим доводом.
— Заработки других игроков не имеют к тебе никакого отношения. — Нога застучала еще громче. Господи, неужели врач сунул ему пятнадцатимиллиграммовую таблетку! Вот тогда мне действительно не повезло. Я раздумал ссылаться на Гилла, получающего двадцать четыре пятьсот. — Да и не можем мы платить тебе двадцать пять тысяч. На жалованье игроков выделяется определенная сумма, и я не имею права выходить за ее пределы.
Я не знал, что ответить на это. Конкуренция. Игроки должны отталкивать друг друга локтями, чтобы урвать кусок пожирнее. Я сидел сбитый с толку и не знал, что делать дальше.
— Тогда, Клинтон... сколько вы можете платить?
Главный менеджер и ответственный за кадры внимательно просматривал записи в блокноте. Он делал вид, что ведет тщательные подсчеты. Наконец он выпрямился и откашлялся.
— Тринадцать тысяч. Мое сердце остановилось.
— Побойтесь Бога, Клинтон! Вы платили мне одиннадцать тысяч только за то, что я сидел на скамейке запасных. И теперь собираетесь платить игроку основного состава в команде, завоевавшей чемпионское звание, всего на две тысячи больше?
— Ты не стоишь больше тринадцати. К тому же, если прибавить за переигровки и за победу в лиге...
— Но, Клинтон, средний заработок игрока основного состава двадцать пять тысяч долларов.
— Не верь тому, что пишут в газетах. А если это и так, игроки, получающие столько, имели первоначальные контракты на гораздо большую сумму, чем у тебя.
— Вы хотите сказать, что мой заработок зависит от суммы контракта, подписанного мной еще в колледже?
— Естественно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64