Не беспокойся о здоровье, внушали игроку, — в конце концов, твое тело принадлежит клубу. Обходите все правила, отключайте это беспокойное оборудование, причиняющее боль, бинтуйте, обезболивайте, делайте что угодно, но заставьте собственность клуб? работать и приносить прибыль. То, что чувствует собственность, — это всего лишь боль. А вот то, что чувствует корпорация, — это убыток.
— Как у тебя с коленом?
— Ничего не надо. Оно и так отлично работает, — соврал я, внося дополнительную дезинформацию в память компьютера. — Я просто надену эластичный чулок.
— А как пальцы?
— Я поднял руку и пошевелил вывихнутыми вчера пальцами. Они все еще были прибинтованы друг к другу.
— Спина? — продолжал он проверку оборудования. — Хочешь, наложу щиток?
— Нет, не надо. — Мне не хотелось привлекать интерес к порванным мышцам и сломанным ребрам. На тренировке я стараюсь быть поосторожнее и избегать столкновений. На матчи я надеваю легкий щиток, скрывая это от всех.
— Витаминный укол?
— Давай. Парочку.
Игла вонзилась мне в плечо. Я следил, как в шприце понижается уровень красной жидкости, и тут же почувствовал себя куда здоровее.
— После тренировки не забудь о расслабляющем уколе.
— Ладно. — Я нахмурился. Укол мышечного релаксанта походил на удар штыком в ягодицу. Но он снимал напряжение в мышцах спины и ног, и к тому же после него я лучше спал.
Я направился обратно к своему шкафчику. Меня не покидало ощущение, что, если бинты, скрепляющие меня, соскользнут, я расплывусь по полу.
Перед соседним шкафчиком сидел Джон Вильсон и пил лимонад из банки. Я взял банку из его рук и запил лимонадом очередную таблетку кодеина номер четыре. Затем разостлал на полу полотенце и вытянулся на нем, сунув голову в шкафчик, ожидая начало инструктажа и наслаждаясь теплом от обезболивающей растирки.
Поспав несколько минут, я встал и позвонил Джоанне, чтобы договориться о встрече в Нью-Йорке. Вместе с Эмметом она летела на самолете команды.
— Джим Джонсон вошел в раздевалку и объявил, что собрание начнется на десять минут раньше.
Я поспешно бросил трубку и побежал за тетрадью и тренировочным костюмом, затем рванул в зал.
Максвелл занял мне место, и я тихонько проскользнул в чашеобразное сиденье. Джим Джонсон проверил, все ли на месте, бросил на меня взгляд, полный ненависти, и отошел от переносной трибуны, уступая место Б. А. Тренер держал в руке листок с откровениями Ричардсона. Максвелл пихнул меня в бок.
— Теперь держись, — ухмыльнулся он.
— Этого не может быть, — пробормотал я.
— Ты хочешь что-то сказать? — Б. А. стоял V трибуны, глядя на меня бесстрастным взглядом. Его голос был полон льда.
— Нет, сэр, это я про себя.
— Может быть, ты хочешь нам что-нибудь рассказать? — не отставал он. Его глаза остекленели и казались мертвыми. Меня охватило чувство вины, сменившееся гневом. Губы сжались.
Боже мой, подумал я, теперь я даже чувствую себя виноватым.
— Ты что-то еще сказал?
—- Нет, сэр. — Я попытался говорить примирительным тоном, но без унижения. Вместо этого в голосе прозвучала растерянность.
— Мне кажется, ты всегда считаешь, что людям интересно твое мнение. — Б. А. поднял вверх смятый листок. — Наверно, многие из вас видели это? Среди нас, по-видимому, есть игрок, считающий, что индивидуальность выше команды.
Серьезность голоса Б. А. испугала меня. Я видел много раз, как игроки исчезали за проступки такие же пустячные.
— ...любой, кто ставит себя выше команды...
Страх стиснул меня в своих объятиях. Но у меня все еще был козырь. Я знал, кто прикрепил листок, и, если ситуация ухудшится, я был уверен, что Ричардсон признается. По крайней мере, я надеялся на это.
— ...не нуждается в любом, кто...
Последний раз, когда Б. А. произнес слова «не нуждается», исчез Дон Уэбстер.
Исчезновение Уэбстера необходимо было для того, чтобы скрыть один из самых больших промахов тренера. Мы играли против «Детройта» в решающем матче чемпионата. До конца оставались секунды, все тайм-ауты кончились. Мяч был на пятой линии «Дейтройта», когда Максвелл быстро использовал последнюю возможность и перенес мяч на правый фланг. По плану Элан Фримэн, заменивший Делму Хадла в нападении, должен был сблизиться с крайним линейным «Дейтройта» и поставить ему заслон. Это позволило бы Максвеллу оказаться свободным — он мог или прорываться сам, или отдать пас. Когда мы уже разошлись и выстроились в линию, готовые к возобновлению игры, и секундомер отсчитывал последние секунды, Б. А. неожиданно вернул на поле Делму Хадла. Никто не понял почему. Хадл, из-за своих относительно небольших параметров, никогда не играл вблизи зачетного поля противника, не был знаком с планом игры и не мог рассчитывать на то, чтобы блокировать стодесятикилограммового линейного. В результате линейный опрокинул Максвелла, отбросившего в отчаянии мяч. «Детройт» перехватил его, и матч закончился, а свободный нападающий «Детройта» в восторге прыгал в нашем зачетном поле, прижимая к груди мяч. «Детройт» выиграл у нас семь очков.
На пресс-конференции после матча Б. А. не сказал ни слова об этом заключительном эпизоде, но указал на то, что несколько ранее Дон Уэбстер выскочил с мячом за боковую линию. Это, неохотно признался Б. А., стоило нам победы. Никому не пришло в голову оспаривать мнение тренера по поводу того, что наказание в пять ярдов оказалось решающим.
В течение последующих шести месяцев Уэбстер был звездой на каждом просмотре фильмов. Замедленный повтор кадров с Уэбстером, выскакивающим в аут, телефотографии Уэбстера, выскакивающего в аут, отдельные моменты игры, заканчивающиеся показом Уэбстера, выскакивающего в аут, замечания специалистов, комментирующих значение Уэбстера, выскакивающего в аут, панорама нахмурившегося Б.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64