После обеда Панург привел молодоженов во дворец,
представил их Пантагрюэлю и, указывая на новобрачную, объявил:
- Вот эта уже не будет трещать.
- Отчего? - осведомился Пантагрюэль.
- Потому что она славно наколота, - отвечал Панург.
- Что это значит? - спросил Пантагрюэль.
- Разве вы не знаете, - продолжал Панург, - что если
каштаны - цельные, то, когда их жарят, они трещат, как
сумасшедшие, а чтобы они не трещали, их накалывают? Hаша
новобрачная тоже славно наколота снизу, вот почему она никогда
уже не будет трещать.
Пантагрюэль подарил молодоженам домишко в глухом переулке
да еще каменную ступку для приготовления соуса. И зажили они
своим домком, а из Анарха получился один из самых бойких
продавцов зеленого соуса, каких только знала Утопия. Впрочем,
впоследствии до меня дошел слух, что жена колотит его смертным
боем, а бедный муж до того глуп, что даже постоять за себя не
умеет.

ГЛАВА XXXII. О том, как Пантагрюэль накрыл языком целое войско
и о том, что автор увидел у него во рту

Когда Пантагрюэль со своей ратью вступил в землю
дипсодскую, дипсоды обрадовались и поспешили сдаться; они
добровольно передавали ему ключи от всех городов, к которым он
подступал. Одни лишь альмироды заупрямились и ответили
Пантагрюэлевым герольдам, что они сдадутся только на самых
выгодных для них условиях.
- Каких им еще условий нужно? - воскликнул Пантагрюэль.
- Ведь нам оставалось только распить мировую. Вперед! Разорить
их, когда так!
Был отдан приказ наступать, и войско построилось. По
дороге в открытом поле их, однако ж, застал проливной дождь, и
тут все затряслись от холода и стали жаться друг к другу. Тогда
Пантагрюэль велел объявить через военачальников, что это
пустяки: ему видно, дескать, что происходит над облаками, и он
утверждает, что выпадет всего лишь роса, да и то не обильная,
на всякий же, мол, случай пусть войско выстроится, и он его
накроет. Тут все построились сомкнутыми колоннами, Пантагрюэль
высунул язык только наполовину и накрыл всех, как наседка
цыплят.
Тем временем я, рассказчик правдивых этих истории, укрылся
под листом лопуха, не менее широким, чем арка Мантрибльского
моста. Когда же я увидел, как хорошо они защищены, я было
направился к ним под прикрытие, но их там набилось, как сельдей
в бочке, и втиснуться мне не удалось. Тогда я. постарался
залезть как можно выше и, пройдя добрых две мили по языку, в
конце концов забрался в рот.
Hо, боги и богини, что я там увидел! Да поразит меня
Юпитер громовержущим своим трезубцем, если я вру! Я ходил там,
как по св. Софии в Константинополе, и видел скалы, высокие, как
горы в Дании, - по-видимому, это зубы, - обширные луга,
дремучие леса и большие укрепленные города, вроде нашего Лиона
или Пуатье.
Первый, кого я там встретил, был один добрый человек,
сажавший капусту. Я очень удивился и спросил:
- Что ты, братец, делаешь?
- Сажаю капусту, - отвечал он.
- Чего ради? - спросил я.
- Ах, сударь! - отвечал он. - Hе всем же быть
богатыми, - всем сытым быть, так и хлеба не станет. Это мой
заработок, я ношу капусту на рынок вон в тот город, что сзади.
- Господи Иисусе! - воскликнул я. - Да здесь целый
новый свет!
- Hисколько он не новый, - возразил он, - а вот
говорят, что где-то неподалеку есть новая земля, с солнцем и с
луной, и что на ней творятся славные дела, однако наш свет
древнее.
- Отлично, братец, - сказал я, - а как же называется
город, куда ты носишь продавать капусту?
- Город называется Асфараг, - отвечал он, - живут там
христиане, люди хорошие, они вас накормят и напоят.
Коротко говоря, я порешил туда сходить.
Дорогой я повстречал малого, ловившего голубей, и спросил
его:
- Откуда здесь голуби, братец?
- С другого света, сударь, - отвечал он.
Тут я себе представил, что, когда Пантагрюэль зевает,
голуби, приняв его глотку за голубятню, тучами влетают туда.
Затем я вошел в город, и он показался мне красивым и
хорошо укрепленным, а местность - здоровой, но, к великому
моему удивлению, стража у ворот потребовала у меня
свидетельство о состоянии здоровья.
Да что у вас тут, чума свирепствует, господа? - спросил
я.
- Ах, сеньор! - отвечали они. - В наших краях умирает
столько народа, что телеги не успевают свозить мертвые тела.
- Боже правый! - воскликнул я. - Да где же это?
Оказалось, что это в Ларинге и в Фаринге, двух больших
богатых торговых городах вроде Руана и Hанта, рассадником же
чумы являются зловонные и заразные испарения, кои с некоторых
пор стали подниматься из пропастей, отчего за одну неделю
умерли два миллиона двести шестьдесят тысяч шестнадцать с
чем-то человек.
Я призадумался, пораскинул умом и догадался, что зловоние
это исходит из Пантагрюэлева желудка, оттого что он, как было
сказано выше, наелся мяса с чесноком.
Далее путь мой лежал среди скалистых гор, и на одну из них
я взобрался и нашел, что это самое красивое место в мире: я
увидел прекрасные манежи для игры в мяч, галереи, луга,
обширные виноградники и множество домиков в итальянском вкусе,
раскиданных среди прелестных полей, и тут я провел месяца
четыре, и нигде еще не ел я так сытно, как здесь.
Затем, пробираясь к нижней губе, я стал спускаться по
коренным зубам, но по дороге в большом лесу, тянувшемся до
самых ушей, меня ограбили разбойники.
Далее я набрел на село, прилепившееся к горному склону, -
вот только я забыл его название;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45