«Не забудьте Ч от-ы клопов-ы, блох-ы, крыс-
ы, мышей…» Когда я его передразнивала, он не сердился, а смеялся громче все
х: «Действительно смешно, детка, ах, господи, до чего же я дожил! А знаешь, де
тка, когда вы все поете, я твой голос сразу узнаю. Без тебя уже нет той гармо
нии. Не так звучит».
Как он красиво говорит: «Гармония!» Вроде бы простое слово Ч от слова «га
рмонь». Баян. Ясно. Но как звучит Ч гармония! Я знаю, о какой песне он говори
л. Я в ней «нашла» красивые подголоски. И сама влюблена была в мелодию цыга
нской песни:

Эх, бирюзовые, золоты колечик
и,
Ой, да раскатилися тихо по лужку,
Ты ушла, и твои плечики
Скрылися в ночную тьму.
Ай, да по зеленой травушке-муравушке,
Ой, да не собрать растерянных колец,
Не сыскать любви Ч забавушки,
Видно, счастью тут конец…

Дядя Вася так красиво играл! С переборами, с вариациями. «Хорош гармонист,
хоть и слепой», Ч говорили посетители. Мой папочка так играть не умел. А д
ядя Вася играл «як зверь». Это точно.
У моих друзей Ч Толика, Валерика, Сени Ч появилась другая девочка. Всю зи
му я болела, потом мама меня на базар не пускала Ч вот и занято мое место. Н
о это была родная сестра Толика. Она подросла. Я гордо проходила мимо, а ду
шу грызла ревность. Девочку я рассматривала издали. Ничего особенного. Д
ве толстые косички. Вместо лент веревочки.
Тоже мне! Мне бы такие косы. Да я бы их накрутила колечками, как у Марики Рек
к, в крайнем случае, раздобыла бы два малиновых банта! На базаре продавали
ленты из парашютного шелка. Все ядовитого цвета: голубого Ч «вырви глаз
», оранжевого с желтым отливом Ч «алая роза». Но мне больше всего нравили
сь малиновые ленты. Такой необыкновенный цвет… Мне с ребятами было куда
веселее. Но ведь она сестра, а я чужая. Эх, если бы у меня был старший брат! Но
все-таки легче оттого, что сестра, а не посторонняя девочка. Что ж, прощайт
е, Морда, Вилли, Сенчак. На базаре мне уже все знакомо. Я и в одиночку не проп
аду.

В 1964 году я работала в театре «Современник». Тогда театр находился на площ
ади Маяковского. После репетиции сказали на проходной, что меня вот уже д
ва часа дожидается какой-то человек. Навстречу мне шел большой мужчина с
черной бородой. Я его раньше никогда не видела.
Ч Здравствуйте, Людмила!
Ч Зд-дравствуйте…
Ч Наверное, вы меня не узнаете?
Ч Нет, извините, нет,
Ч Как бы это… Неудобно сказать… Да мы с вами когда-то воровали.
Я прямо шарахнулась от него. «Современник» в то время был самым популярн
ым театром в Москве. Артистов немного. Все «личности». Атмосфера самая ин
теллигентная и интеллектуальная. В каждом углу читаются редкие стихи. Ре
чь перемежается такими новыми, модными тогда словами: «экзистенциализм
», «коммуникабельность»… Я репетирую Ростана «Сирано де Бержерак», борю
сь со своим «харьковским диалектом», успешно, вот уже полгода, выращиваю
в себе «голубую кровь» Ч и на тебе! Какой-то ненормальный. «Мы с вами, Ч г
оворит, Ч когда-то воровали». Такое ляпнуть!
Ну всегда, всегда со мной не так, как с людьми.
Ч Вы что, товарищ? Что вы говорите? Вы меня с кем-то путаете. Ч И быстро ухо
жу. Он меня догоняет. Весь красный, ему тоже очень неловко. Но хоть не нахал.

Ч Людмила… ну это… вот черт… в Харькове. Война, базар, мороженое. Всякое т
о-се… Ну? Ч И шепотом добавил:
Ч Ну, Толик я, Ч и еще тише: Мордой звали…
Ч То-олик! Ой, ну, конечно, конечно! Прекрасно все помню! Еще бы! Вас не узнат
ь, вы такой большой…
Ч А я вас в кино сразу узнал, хотя вы тоже изменились. Всем говорю, что вас
знаю, Ч никто не верит. Не скажешь же, что воровали в детстве… Все хотел ва
с повидать, да не решался. А сегодня думаю: а, чем черт не шутит? Принял для х
рабрости, и вот…
Мы зашли в ресторан «Пекин».
Толик стал горным инженером. В Москве был проездом с Севера.
Вспоминали далекое и такое родное прошлое. Уже громко, не оглядываясь по
сторонам, называли все своими словами. Нас связывали особые узы братства
, которые объединяли всех, кто перенес войну в Харькове.
Мы с удовольствием говорили на «военном» харьковском жаргоне. И ни один
человек рядом не смог бы нас понять.

ОБЛАВА

Из тети Валиных окон мы смотрели вниз, на наш переулок. Было шесть часов. А
мама с базара все не возвращалась. Мы знали, что это значит.
Недавно убили дядю Васю. К вечеру за ним всегда приходила его жена. Они шли
домой через весь город от Благовещенского базара, через центр, до Юмовск
ой. В тот день она опоздала. Пивную закрыли, и дядя Вася пошел домой один. Ег
о настиг проклятый комендантский час. Я представила дядю Васю: большой, в
черных очках, с баяном и палкой в руке, растерявшийся и беспомощный…
«Единственный бескорыстный человек… так всегда с хорошими людьми», Ч с
окрушалась мама. Мы с мамой и женой дяди Васи искали его, у всех о нем рассп
рашивали. Но где его найдешь, к кому обращаться… Это ведь комендантский ч
ас… Какое-то время мы не видели на базаре жены дяди Васи. А когда пришли ее
навестить, в их комнате уже жила другая семья.
На диване, где раньше спал дядя Вася, сидели две девочки. Нам сказали, что ж
ена дяди Васи умерла. Вот какое горе…
А теперь было шесть часов, и не было мамы.
С утра мы вместе продавали табак. Потом я, как всегда, пошла по своим делам.
Везде все было по-старому. Лишь в пивной уже не было дяди Васи. На его месте
стоял другой музыкант, только играл он не на баяне, а на скрипке. Подметки
к ботинкам у него были привязаны веревкой. Очень худой, заросший, жалкий, г
оворили про него, что до войны он в Харькове «гремел», а теперь вот сильно
пьет и к вечеру совсем не может играть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33