— Вот, забирайте. Теперь аванс. Угу. Минутку.
У неё там имелась и машинка для просветам купюр. Ай да фея.
— Хорошо. Теперь давайте рукопись. Можете сесть вон туда, в кресло, книги только на стол переложите… Как, всего одна страница? — удивилась она, беря листок.
Включила настольную лампу, сгорбилась, наставила лупу — однако тёмных очков так и не сняла.
Пауза затягивалась. Ника нервно ёрзал в жёстком кресле, ждал приговора. В общем-то почти не сомневался, что сто долларов и вечер потрачены зря.
— Хм, почерк похож. Рисунки тоже вполне в духе Федора Михайловича, — возвестила Элеонора Ивановна и погладила страницу. — Текст незнакомый. В черновых вариантах «Преступления» такого фрагмента нет. Возможно, это в самом деле какой-то неизвестный набросок. В одном из висбаденских писем Федора Михайловича есть некое не вполне ясное упоминание… М-да. — Она не договорила, задумчиво покачивая лупой. — Если лист подлинный, это будет событие. Оставляйте. Проверю бумагу, чернила, сделаю подробный графологический анализ. — Моргунова поднесла страницу к самой лампе, посмотрела через лупу. — Очень хорошо! Здесь виден отчётливый отпечаток пальца.
Вот, в углу. Палец был запачкан чернилами, это часто случалось. Когда перелистывали — оставался след. Фрагментарная дактилограмма Федора Михайловича у меня есть, по трём пальцам правой руки и боковой поверхности левой ладони. Двадцать лет назад составила, когда писала диссертацию «Помарки и кляксы в рукописях Ф. М. Достоевского». Ну поглядим, поглядим. Заходите завтра. Нет, лучше послезавтра, часа в три. И не забудьте про двести долларов.
Николас уходил окрылённый и даже оглушённый. В коридоре долго благодарил, даже попробовал поцеловать старой даме руку.
Руку поцеловать она не дала, а, едва за дылдой закрылась дверь, зашлась придушенным, злобным хохотом. Если б Фандорин видел, как экспертша потирает руки, как давится кашлем от хищной радости, он окончательно уверился бы в ведьминской сущности Элеоноры Ивановны.
Отсмеявшись и откашляв, Фата-Моргана подошла к своему антикварному телефону, вынула из-под аппарата визитную карточку и набрала номер.
— Это Моргунова, — сказала она в трубку не здороваясь (не имела такой привычки). — Ещё один объявился. Комедия! Вот вы торгуетесь, а время уходит.
— Назовите более реалистичную цену, — произнёс на том конце спокойный голос.
Элеонора Ивановна сердито топнула ногой.
— Уж мне-то про цену не рассказывайте! Я профессионал! Цена остаётся та же, плюс двести сверху, потому что теперь вам понадобится ещё один.
— Вы от жадности утратили всякую адекватность, — ответила на это трубка. — Двадцать за всё про всё, и ни цента больше.
— Нашёл дурочку! — Старуха засопела. — Смотрите, пожалеете. Вот он придёт послезавтра, этот человек, и я ему все скажу. То есть, не всё, конечно. — Она хихикнула. — Кое-что. Ну как, не передумаете?
— Нет. И не звоните мне больше, старая ведьма.
Конец разговора, частые гудки.
В последующие двое суток — ночь, день, ночь да ещё пол-дня — с Николасом Фандориным ничего особенного не произошло, так что можно на время его оставить. Зато с Рулетом приключилось нечто совершенно невероятное. То есть, наверное, все-таки не приключилось, а приглючилось. Хотя… Ну, в общем, дело было так.
Про Рулета и его прик(г)лючение
Во вторую ночь это случилось, после полуночи. Сидел Рулет на подоконнике, смотрел на звезды. Всего час как вмазался, так что было ему хорошо — и заблудившейся душе, и бедному отравленному телу.
Звезды были яркие, конкретные, плюс аппетитная луна, до которой хотелось дотянуться рукой, но Рулет понимал, что это подстава. Потянешься и навернёшься с третьего этажа, реально.
Внизу прошелестели шины. Это во двор въехала «скорая помощь». Особенная такая, как её… Реанимобиль, вот как. Фонарь на крыше медленно вращался, и это тоже было красиво. Рулет немножко посмотрел, как голубые лучи подсвечивают мрак, и снова задрал голову к небу.
Потом, через какое-то время слышит снизу: чмок-чмок.
Опустил голову, удивился.
По стене, вдоль водопроводной трубы, но при этом её не касаясь, полз Спайдермен, Человек-Паук. Неторопливо полз, основательно. Присосётся верхней рукой-щупальцей — отрывает от стены ногу. Присосётся ногой — переставляет руку. Чмок-чмок, чмок-чмок. Башка большая, абсолютно круглая, глазищи — словно капли.
— Кул, — сказал Рулет, не испугавшись, а скорее обрадовавшись — очень уж прикольный был глюк.
Вот вчера, когда на хороший «хлеб» бабла не хватило и пришлось зарядиться какой-то отстойной дрянью, был полный караул. Утром Рулет подполз к умывальнику, рожу сполоснуть, а умывальник вдруг возьми да оживи. Краник холодной воды оказался липкий, словно клеем намазанный — пальцы приросли намертво. Хромированная трубка вытянулась навроде змеи и обмоталась вокруг второй руки. Как стиснет запястье! Рулет заорал от страха и боли, задёргался, но умывальник держал его крепко. Заглянул в зеркало, а там страшная рожа мертвяка: белая, костлявая, глаза будто две ямы, и под ними жуткие лиловые круги.
Тут он реально застремался. Зажмурился, головой затряс. Смотрит — мертвяк пропал, в зеркале его, Рулетово лицо, каким оно было давным-давно, на школьной фотке. Гладкое такое, ясное. Не успел обрадоваться, как на лице начали проваливаться дырки — одна, другая, пятая, десятая. Сделался Рулет, как кусок швейцарского сыра — кошмар. И послышался голос, то ли из зеркала, то ли из слива: «Не отпущу. Ты мой, мой до дыр…».
Вот это была конкретная страшила. А Спайдермен — подумаешь, даже интересно.
Как в старые времена, когда циклодолом баловался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82