Нажала на кнопку — и была жестоко наказана за снобизм. «Радио Шарман», специализирующееся на уголовном фольклоре, хрипло, со слезой взвыло:
Мы к гробу подошли по одному,
Слезу рукой стирая неумело.
Свободен ты. Лишь Богу самому
Подсуден ты теперь. Прощай, брателло.
Свободен ты. Лишь Богу самому
Подсуден ты теперь. Про…
Компромисс нашёлся на волне «Вашего радио». Под песню о том, как в девичьих глазах наловить перламутровых рыбок и на базаре потом их по рублю продавать, Фандорин снова набрал Сашин номер.
Молчит!
Вышли из машины во дворе.
— Ширяла не вернулся. Свет не горит, — сообщила Валя, глядя на окно Рулета.
Ника тем временем разглядывал окна в доме напротив. Которые из них морозовские? Кажется, вон те.
Сердце так и сжалось.
— А у Саши горит! — охнул Николас. — Почему же она не берет трубку?!
— Спокойно, шеф. Сейчас разберёмся.
Валя первая направилась к подъезду. На секунду задержалась возле чёрного «мерседеса» — единственной иностранной машины в этом явно небогатом дворе.
— «Мерин»-то сильно юзаный, — с ходу определила Валентина. — Десятилеточка, как минимум.
Но Фандорину было не до того, он обогнал помощницу и первым вбежал в подъезд.
На звонки квартира ответила молчанием.
— Ломай, — бледнея, приказал Ника.
— Яволь!
Валя отошла к противоположной стене, скакнула вперёд, подпрыгнула и с визгом ударила ногой в дверь. Наличник треснул, створка покосилась, выскочив из короба. Фандоринская ассистентка чуть приподняла дверь и прислонила к стенке коридора.
— Силь ву пле, Николай Александрович. Николас замер на пороге, прислушался. Шум воды и ещё какой-то странный звук — будто тихонько поскуливает собака.
Обычная малогабаритная двушка: слева кухня, дальше по коридору две спальни, в конце — совмещённый санузел. Именно из ванной доносились и шум воды, и жалобный скулёж.
— За мной!
Пробежав коридором, Ника дёрнул дверь санузла (она оказалась незаперта) и замер.
Саша сидела в ванне, откинув голову назад, с зажмуренными глазами. На голове у неё были наушники, в мыльнице лежал плейер.
— «Иду в поход, два ангела вперёд. Один душу спасает, другой тело бережёт», — щенячьим голоском, перевирая мелодию, пела она.
— Ну вот, шеф, а вы стремались. В смысле, нервничали, — хихикнула Валя. — Только дверь зря разломали.
Саша приоткрыла один глаз, увидела в неосвещённом проёме две фигуры и пронзительно заверещала.
Николас шарахнулся в коридор.
— Саша, извините! — крикнул он, ещё не придя в себя. — Вы не брали трубку, и я, то есть мы, переполошились. Мало ли что. Вдруг этот наркоман к вам ворвался. Или, ну не знаю…
— Уф, как я напугалась! — облегчённо воскликнула Саша. — Сама виновата. Я, когда устану, всегда залезаю в ванну и музыку слушаю. Могу весь день так просидеть. Когда все дома, не получается — Антонина Васильевна ругается. А сейчас я же одна… Это вы меня извините. Надо было телефон с собой взять.
— Давай-давай, вылезай. На вот полотенце, — сказала Валя, на правах женщины оставшаяся в ванной. — Сейчас, шеф, мы быстренько.
Фандорин отошёл от ванной подальше, но голоса все равно доносились — главным образом, Валин, потому что Саша на вопросы отвечала тихо, не разобрать.
— Э-э, солнышко, педикюр надо делать, стыдно — взрослая уже… Сиськи-то ещё растут, что ли? Нет? С этим работать надо. Плоскогорье какое-то, подмосковная Швейцария. У меня раньше тоже ничего не было, а теперь, погляди, Казбек с Эльбрусом. Ты пощупай, пощупай. Ничего, вот найдём рукопись, баблом разживёшься, я тебе хорошую клинику подскажу…
Чтобы не подслушивать интимности, Николас перебрался в комнату — ту, что побольше.
Жили Морозовы, прямо сказать, небогато. Судя по мебели, двадцатиметровое помещение служило одновременно гостиной, кабинетом и родительской спальней. Все стены сплошь заняты книгами, лишь посередине один-единственный просвет, и там висит картина в раме: копия с хрестоматийного портрета Достоевского.
Но распознавались и приметы недавно свалившегося достатка — новёхонький телевизор, раскрытый ноутбук с ещё не содранными цветными наклейками.
Несколько минут Ника простоял, разглядывая картину кисти художника Перова.
Странно. Почему кажется, что энергетический центр полотна не в задумчивом лице писателя, а в спокойных, крепко сцепленных руках? И как жуток этот чёрный, зловещий фон! В нем явная угроза. Будто в любой миг чернота может сомкнуться, и вместо Федора Михайловича получится непроницаемый «Чёрный квадрат».
Ну, а потом в комнату вошли девушки, и разгадывание ребуса продолжилось.
— Нет, ни про вокзал, ни про банк папа ничего не говорил… 100? Не знаю… Посчитать? Не знаю…
Саша сидела на кровати в линялом халатике, с обмотанными полотенцем волосами и ужасно старалась хоть чем-то помочь, но проку от неё не было никакого — во всяком случае, так казалось вначале.
Через час безрезультатного мозгового штурма, когда у Ники задымилась голова, он выудил из бумажника заветный дублон и тоскливо уставился на сдвоенный профиль венценосных супругов. Фальшивое золото скучно поблёскивало на ладони, помогать дедукции не желало.
Саша Морозова, наверное, уже в десятый раз повторила:
— Это обязательно что-нибудь про Федора Михайловича. Папа ничем другим не интересовался. Про Федора Михайловича знает всё-превсё, а про остальное почти ничего. Я иногда прямо удивлялась. Он даже Филиппа Киркорова не знает, представляете? Один раз увидел по телевизору, случайно, и говорит: «Ой, смотрите, какой смешной! Зовут как меня — Филиппом. Кстати, чем-то на Настасью Филипповну похож». Это из романа «Идиот», — сочла нужным пояснить Саша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82