Ну приезжайте, говорят. Адрес дали, какой-то переулок около площади Маяковского. Точно не помню, все-таки два года прошло. Я приехала. Врач меня посмотрел. Говорит, всё в порядке. Тогда меня женщина, которая у них менеджер, спрашивает: а тебе сколько лет? Я говорю, шестнадцать — мне тогда шестнадцать было. Она говорит: а выглядишь на тринадцать, может тебя, по программе «Лолита» запустить. Работы столько же, а такса пятьсот. Я говорю, хорошо, запускайте. Она говорит: повернись-ка. Стала меня вертеть, щупать. Нет, говорит, по «Лолите» не получится, поздновато уже. Пойдёшь по стандартной, за триста. Иди домой, говорит, я тебе позвоню. И в тот же вечер позвонила. Я Антонине Васильевне сказала, что к Ленке ночевать пойду. Она говорит, иди куда хочешь. Ей не до меня было, потому что у Илюши температура сорок. А тебя не было, в Петербург уехал. Я приехала туда, на фирму. Это обычная квартира такая, только большая. Женщина, которая менеджер, говорит: надень вот это. Там что было? Гольфы белые, юбка короткая в клеточку, майка с Микки-Маусом. Ах да, ещё лента. Она мне две косички заплела. Менеджер говорит: иди по коридору, вторая комната направо. Там клиент ждёт. Делай, что скажет, потом придёшь сюда, получишь деньги. Я пошла по коридору. Постучала в дверь, там мужской голос, хриплый такой, спрашивает: «Это кто ко мне пришёл?»
— Скучно, скучно рассказываешь! Психологию давай! — всосав слюну, влез Морозов. — Сердечко сжималось? В низу живота подъекивало?
Ника вспомнил, как Саша вчера не стала слушать его эксгибиционистскую историю. А он-то что же — сидит, уши развесил.
— Сердце да, сжималось, — подумав, старательно ответила Саша. — А про живот ничего такого не помню. Это уже потом болело, когда…
Здесь Николас опомнился, с силой хлопнул себя ладонями по ушам и продолжения душераздирающего рассказа не слышал.
Сумасшедший ещё что-то выспрашивал, Саша добросовестно отвечала. Лицо у неё было, как у прилежной, но туповатой ученицы на экзамене.
Она просто делает, что должна, и ей нисколько не стыдно, дошло до Николаса. Какая девушка! Насколько все-таки женщины лучше нас, мужчин. Мы заботимся только об одном — как бы себя не уронить, а они в критическую минуту о себе вообще не думают.
Наконец, Саша замолчала.
Мерзкий старик мечтательно пялился в потолок, с подбородка свисала нитка слюны.
Кажется, можно было убрать ладони.
— Расчувствовала ты меня, дочь моя. Не столько физиологическими описаниями, к которым у тебя нет никакого таланта, сколько благородством. Смотрел на тебя и восхищался, — торжественно произнёс Морозов, но не удержался на высокой ноте. — А смешно он, стервец, с «Чебурашкой» придумал! Ну-ка расскажи ещё разок. Значит, он тебе говорит…
Ника поскорей опять заткнул уши. И сидел так до тех пор, пока Саша не подала ему знак: пора, началось!
— …Золотце моё! Уважила старика! Да за это я тебе расскажу все, что только не пожелаешь! И про перстень, и про рукопись! Я тоже широк. Благородный отец… С чего прикажешь начать?
— С перстня, — быстро сказала Саша. — Его одного, наверно, хватит, чтоб за все лечение заплатить!
— Слушаюсь и повинуюсь, — торжественно наклонил голову больной. — С перстня так с перстня.
Местечко найти не просто, так я для себя стишок сочинил. Чтоб не забыть. Оцени изящество:
«Пять камешков налево полетели.
Четыре — вниз и не достигли цели.
Багрянец камня светит на восход.
Осиротев, он к цели приведёт».
Николаса охватило нехорошее предчувствие. Неужто новое издевательство? Саша, наивная душа, спросила:
— Красивое стихотворение. А как это — «камешки полетели»?
Филипп Борисович осклабился:
— Вот это тебе и предстоит определить. Увидев, как разочарованно вытянулось личико Саши, Фандорин решил вмешаться:
— В стишке содержится какое-то топографическое указание. Но как искать место, если вы не называете отправную точку? Получается уравнение с двумя неизвестными! Это нечестно!
С глумливой улыбкой Морозов обронил:
— Шагайте от первоисточника, не ошибётесь. Никаких других подсказок от него не последует, это было очевидно. Если он намерен и про рукопись рассказать таким же манером…
— Про рукопись тоже шараду загадаете? — мрачно осведомился Ника.
— Лучше, чем шараду! — просиял маньяк. — В благодарность за увлекательный рассказ, а также в развитие темы прочту небольшую лекцию, — услышал Фандорин. — «Эротизм в жизни и творчестве Ф.М. Достоевского»
— Как лекцию? Какую ещё лекцию? — крикнул он. — Вы же обещали!
Филипп Борисович взглянул на Николаса с видом оскорблённого достоинства.
— Я, молодой человек, не с вами разговариваю, а со своей дочерью. Она у меня сегодня героиня, горжусь ею. Так что, Санечка, будешь слушать лекцию?
— Буду, папа, буду.
Саша многозначительно посмотрела на Фандорина, и тот молча включил одолженный у Вали диктофон.
Эротизм в жизни и творчестве Ф.М. Достоевского (Лекция д-ра фил. наук Ф.Б. Морозова)
Как большинство эпилептиков, Федор Михайлович обладал повышенной половой возбудимостью. Друг и биограф классика Николай Николаевич Страхов в письме Льву Толстому от 28 ноября 1883 года пишет: «…При животном сладострастии у него не было никакого вкуса, никакого чувства женской красоты и прелести».
Эротические пристрастия Федора Михайловича хорошо изучены исследователями на материале художественных текстов и биографических сведений. Таковых пристрастий обнаружено пять.
Во-первых, садомазохистский комплекс.
Во-вторых, обсессионная страсть к роковым женщинам вроде Настасьи Филипповны из романа «Идиот», Полины из романа «Игрок» или Грушеньки из романа «Братья Карамазовы», секс с которыми чреват всяческими проблемами и даже опасен для жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82