Сразу же стало очевидным, что интересы дела требуют сосредоточения командования в одних руках. Того же мнения придерживалось, как оказалось, и Верховное Главнокомандование. При обсуждении этого вопроса в Государственном Комитета Обороны, как свидетельствует в своих мемуарах Жуков, Сталин предложил:
«– Руководство по разгрому окруженного противника нужно передать в руки одного человека. Сейчас действия двух командующих фронтами мешают ходу дела.
Присутствовавшие члены ГКО поддержали это мнение.
– Какому командующему поручим окончательную ликвидацию противника?
Кто-то предложил передать все войска в подчинение К. К. Рокоссовскому.
– А вы что молчите? – обратился Верховный ко мне.
– На мой взгляд, оба командующих достойны, – ответил я. – Еременко будет, конечно, обижен, если передать войска Сталинградского фронта под командование Рокоссовского.
– Сейчас не время обижаться, – отрезал И. В. Сталин и приказал мне: – Позвоните Еременко и объявите ему решение Государственного Комитета Обороны».
30 декабря была дана соответствующая директива: «С 1 января 1943 года 57, 64 и 62-ю армии передать в состав Донского фронта. Сталинградский фронт с 1 января ликвидировать. Средства, отпущенные Сталинградскому фронту для проведения операции „Кольцо“, 57, 64 и 62-й армиям передать Донскому фронту».
Получив под свое командование целых три новых армии, Рокоссовский, конечно, немедленно отправился знакомиться с ними. 57-я армия Ф. И. Толбухина занимала юго-западный фас кольца окружения. Так же как в 64-й армии М. С. Шумилова, блокировавшей противника с юга, состояние войск здесь было хорошим, боевой дух солдат и командиров – высоким, они верили в скорый и неизбежный конец вражеской группировки. Однако после длительных боев во всех соединениях армий имелся большой некомплект в людях и технике.
Особое впечатление на Рокоссовского произвело посещение 62-й армии, героически сражавшейся за Сталинград. Для того чтобы попасть в штаб этой армии, дважды пришлось переправляться через Волгу: сначала выше города, у Дубовки, на восточный берег, а затем вновь на западный.
С восточного берега через серую пелену дыма, изморози и тумана, поднимавшегося из многочисленных пробоин во льду, открылся Рокоссовскому вид разрушенного Сталинграда. От зрелища большого, красивого в недавнем прошлом города, лежащего теперь в развалинах, больно защемило сердце. За полтора года войны Рокоссовский насмотрелся всяких картин. Сталинград был лишь началом в длинном ряду разрушенных гитлеровцами городов, которые ему предстояло увидеть. Впереди его ждала еще встреча с Варшавой.
Долго бы стояли на берегу Рокоссовский и его спутники, пораженные трагедией города, но комендант переправы торопил прибывших. Запасшись досками и веревками для переправы через разрушенные участки льда, командующий фронтом и командиры его штаба вступили на дорогу жизни 62-й армии – слабый еще лед, устланный соломой и фашинами. Группа командиров была достаточно велика, чтобы обратить на себя внимание немцев, и весь путь через реку сопровождался артиллерийским и минометным огнем. К счастью, все обошлось благополучно.
Необычайность обстановки на правом берегу Волги была еще более поразительна, чем это казалось из-за реки. Высокие прибрежные откосы защищали людей от прямых попаданий вражеских снарядов. В откосах, как гнезда стрижей, располагались блиндажи, землянки и укрытия для людей, боевой техники. От пикирующих бомбардировщиков берег защищали искусно замаскированные зенитные батареи. Но ничто не могло защитить от навесного огня гаубиц и минометов противника. Весь берег, песчаные отмели и прибрежный лед были испещрены воронками, кучами выброшенной земли и льда. Не нужно было обладать опытом Рокоссовского, чтобы понять: люди, способные здесь, на самом берегу Волги, удержать врага – это люди особого склада.
Командарм Чуйков встретил Рокоссовского на берегу, провел его на командный пункт. КП Чуйкова был также устроен в прибрежном откосе. Хотя потолок и стены блиндажа были обиты фанерой, песок, всепроникающий песок, при каждом близком разрыве сыпался сквозь щели, попадал за ворот.
Пока Чуйков, как полагается, делал доклад вышестоящему начальнику о силах армии, о позициях, занимаемых ею в развалинах на волжском берегу, Рокоссовский все время думал, что он не может найти слов, которые в достаточной степени точно соответствовали бы тому, что сделали сталинградцы, что к Чуйкову и его солдатам непременимы обыкновенные шаблоны, по которым мы привыкли соизмерять стойкость и мужество людей. Здесь требуются другие критерии и другие оценки. И в то же время разве только солдаты Сталинграда заслуживают этого? Разве погибающие от голода, но не сдающиеся врагу ленинградцы, разве они не кровные братья солдатам Чуйкова? Разве матросы Севастополя, сражавшиеся до последнего патрона у черноморских прибрежных камней, а потом шедшие в штыковую атаку на врага, в призрачной надежде прорваться в горы Крыма, к партизанам, и там продолжать борьбу, – разве они не сделаны из того же теста? И, наконец, разве его солдаты, умиравшие с криком «За Родину!» под Луцком и Ярцевом, под Волоколамском и Крюковом, разве они меньше других достойны почитания потомков? Нет, думал Рокоссовский, народ, способный на проявление такого, воистину массового героизма, завоевал право на свой, особый счет в истории.
Сейчас, по прошествии трех десятилетий с того времени, как отгремели последние выстрелы под Сталинградом, когда, казалось бы, есть возможность достаточно точно оценить то, что свершил наш народ в 1941–1945 годах, приходится удивляться тому, как мало сделано нами, чтобы увековечить в памяти человечества его подвиг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164