». Она изо всех сил стремилась переубедить, отговорить, удержать его.
Дьюан наклонился, и ее руки сомкнулись у него на затылке, притянув его к себе. Чувствуя свои губы на ее губах, ему казалось, будто он уплывает в небытие. Этот поцелуй закрыл ему глаза, и он не в состоянии был поднять голову. Он сидел неподвижно, держа ее в объятиях, ослепший и беспомощный, окутанный сладостным непостижимым триумфом. Она целовала его — долгим, бесконечным поцелуем, — или это были тысячи поцелуев, слившиеся в один. Ее губы, ее мокрые щеки, ее волосы, ее нежность, тонкий аромат ее духов, ласковое пожатие ее рук, упругость ее груди, — все это, казалось, отгородило его от остального мира.
Дьюан не мог оторвать ее от себя. Он поддавался ее губам и рукам, смотрел на нее, невольно возвращая ей ее ласку, уверенный теперь в ее стремлениях, очарованный ее прелестью, ошеломленный, почти пропавший. Так вот что значило быть любимым женщиной! Годы его изгнания перечеркнули всякую мальчишескую любовь, которую он мог бы испытать. Так вот от чего он должен был отказаться — от этого чуда нежности и ласки, от этого странного пламени, которого он боялся и в то же время любил, от этого доброго друга, которого встретила его мрачная и измученная душа! Никогда еще до сих пор ему не открывалось значение женщины для мужчины. Значение физическое, поскольку он познал, что такое красота, какие чары таятся в прикосновении к трепещущей плоти, и духовное, поскольку он понял, что при более благоприятных обстоятельствах его могла бы ожидать другая жизнь, полная добрых и благородных дел, прожитая для такой женщины.
— Не уходи! Не уходи! — воскликнула она в ответ на его резкую попытку освободиться.
— Я должен. Дорогая, прощай. Помни, я любил тебя!
Он оторвал ее руки от себя и отступил назад.
— Рей, дорогая… я верю… верю, что я вернусь! — прошептал он.
Последние слова были ложью.
Он подошел к двери и бросил на девушку прощальный пристальный взгляд, чтобы запечатлеть в памяти навсегда это бледное лицо с широко раскрытыми темными трагическими глазами.
— Дьюан!..
Он бежал, унося с собой этот стон, который громом, гибелью, вечными муками звучал в его ушах.
Чтобы забыть о ней, привести нервы в порядок, он заставил себя припомнить образ Поггина — рыжеволосого Поггина, желтоглазого, как ягуар, с выпирающими из-под одежды мускулами. Он вернул себя ощущение, будто бандит чудесным образом постоянно присутствует где-то рядом, вернул себе необъяснимый страх и ненависть к нему. Да, при мысли о Поггине ледяной озноб страха пронизывал его до мозга костей. Почему, коль скоро он так ненавидел свою жизнь? Поггин был его главным испытанием. И этот неестественный, всеподавляющий инстинкт соперничество, буйный, губительный, глубокий, как сама основа его жизни, настойчива требовал выхода. Дьюана охватила жуткая радость от неожиданной мысли, что Поггин точно так же дрожит от страха перед ним.
Мрачное половодье чувств захлестнуло Дьюана, и он вышел из комнаты, порабощенный своей чудовищной страстью, — яростный, неумолимый, готовый к любому исходу, быстрый, как пантера, угрюмый, как сама смерть.
На улице было все спокойно. Дьюан пересек улицу и подошел к зданию банка. Стрелка на циферблате часов внутри стояла на цифре два. Дьюан вошел в вестибюль, огляделся и по широким ступеням поднялся в банковский зал.
Клерки сидели за конторками, внешне занятые своими будничными делами. Однако в их поведении чувствовалась нервозность. Кассир побледнел при виде Дьюана. Несколько человек — рейнджеров — присев на корточки, прятались за низкой перегородкой. Из зарешеченных окошек перед конторками были вынуты все стекла. Сейфы закрыты. Деньги нигде не лежали на виду. Вошел посетитель, поговорил с кассиром, и тот предложил ему зайти завтра.
Дьюан вернулся к двери. Отсюда ему была видна вся улица, до самого конца, и еще дальше, где она сливалась с проселком. Он ждал. Минуты казались ему вечностью. Он не видел ни одного человека рядом, не слышал ни звука. Он замкнулся в своем сверхъестественном напряжении.
За несколько минут перед половиной третьего вдалеке показалась темная группа всадников, свернувших на дорогу. Они приближались быстрой рысью, — группа, которая привлекла бы к себе внимание во всякое время и в любом месте. Въехав в город, они прибавили ходу, затем еще; теперь они находились в четырех кварталах от банка… в трех… в двух… Дьюан отступил вглубь вестибюля, поднялся вверх по ступеням и остановился в центре широкого дверного проема.
Сквозь глухой шум крови в ушах проникал резкий звенящий цокот стальных подков. Отсюда ему был виден только угол улицы. Внезапно в поле его зрения ворвалось несколько поджарых и запыленных гнедых лошадей. Послышался беспорядочный топот копыт, когда всадники резко осадили разгоряченных животных.
Дьюан увидел, как рыжий Поггин сказал что-то своими компаньонами и быстро спрыгнул с седла. Другие последовали его примеру. В их манерах не было ничего, что отличало бы их от обычных фермеров, приехавших оформить какую-нибудь сделку. Оружия не было видно. Поггин ленивой походкой направился к входу в банк, понемногу ускоряя шаг. Остальные тесной группой двигались вслед за ним. Блоссом Кейн нес в левой руке большой чемодан. Джим Флетчер оставался с лошадьми у обочины; он уже успел разобрать поводья.
Поггин вошел первым, с Кейном и Больдтом, идущими на шаг сзади, по сторонам.
Очутившись в вестибюле, Погги увидел Дьюана.
— Силы ада! — воскликнул он.
Что-то оборвалось внутри у Дьюана, пронизав все его тело холодом. Был ли это тот самый страх?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113