Но если бы Рей тебя любила, я бы согласился. Мы все уберемся отсюда, прежде чем с этим проклятым, несчастным делом будет покончено. И она никогда ничего не узнает. И ты, может быть, снова сумеешь стать таким, каким был, пока Запад тебя не испортил. А до той поры обстоятельства складываются так, что тебе придется вести с ней игру самостоятельно. И я говорю тебе, что ты проиграешь.
— Зачем же ты позволил ей приехать сюда? — кипятился Лоусон. — Ты совершил смертельную ошибку. Я потерял голову из-за нее. Либо она станет моей, либо я погибну! Неужели ты не понимаешь, что будь она моей женой, я сразу смог бы взять себя в руки? С тех пор, как она появилась, между нами пропало согласие. И банда начинает проявлять недовольство. Нет, Лонгстрет, мы должны уладить наши дела сегодня!
— Хорошо; то, что касается Рей, мы можем решить прямо сейчас, — сказал Лонгстрет, вставая. — Пойдем и спросим ее. Сам увидишь, каковы у тебя шансы.
Они вышли, оставив дверь открытой. Дьюан соскользнул на землю, чтобы отдохнуть и обдумать услышанное. Ему хотелось услыхать ответ мисс Лонгстрет. Но он и без того мог предположить, каким он будет. Лоусон полностью отвечал тому представлению, которое сложилось о нем у Дьюана, и не подлежало сомнению, что вскоре это представление может измениться еще в худшую сторону.
Мужчины, казалось, отсутствовали довольно долго, хотя такое впечатление могло сложиться у Дьюана благодаря его нетерпеливому любопытству. Наконец, он услышал тяжелую поступь за стеной. Лоусон вернулся один. Лицо его было серым, словно свинцовая маска, и носило на себе униженное выражение. Затем унижение уступило место ярости. Он принялся мерить шагами комнату, бормоча про себя глухие проклятия. Вошел Лонгстрет, заметно более спокойный, чем прежде. Дьюан не мог не прийти к убеждению, что полковник чувствует явное облегчение в связи с очевидным отклонением предложения Лоусона.
— Не делай из этого трагедию, Флойд, — сказал он. — Ты же видишь, я не в силах ничего изменить. Мы живем здесь, как дикари, но не могу же я заарканить собственную дочь и вручить ее тебе, словно непокорного годовалого бычка?
— Лонгстрет, я могу заставить ее выйти за меня замуж, — хрипло заявил Лоусон.
— Каким образом?
— Ты знаешь, благодаря чему я держу тебя в руках? Помнишь наше соглашение, поставившее тебя во главе всей банды скотокрадов?
— Вряд ли я смог бы забыть об этом, — мрачно ответил Лонгстрет.
— Я могу пойти к Рей, рассказать ей все, заставить ее поверить, что в случае ее отказа я повсюду распространю это известие… сообщу рейнджеру…
Лоусон произнес свою угрозу на одном дыхании, стиснув зубы и полуприкрыв глаза. Он не чувствовал ни стыда, ни угрызений совести. Они был весь охвачен темной и необузданной страстью.
Лонгстрет смотрел на своего родственника с мрачным, сдержанным бешенством. В его взгляде Дьюан распознал сильного, беспринципного мужчину, вступившего на преступный путь, но все же мужчину. Он же разоблачил Лоусона, как буйного и исступленного истерика. Дьюану также представилось с полной ясностью, как в течение всех прошедших лет сильный мужчина пытался поддержать, помочь, наставить более слабого. Но время это ушло навсегда вместе с намерениями и возможностями Лонгстрета. Лоусон, как подавляющее большинство распущенных и испорченных людей на границе, достиг того предела, когда любое влияние оказывалось для него тщетным. Здравый смысл перестал существовать. Он слышал только себя и жил только своими интересами.
— Но, Флойд, Рей единственная живая душа на земле, которая не должна знать, что я скотокрад, вор, главарь самой худшей банды на границе, — с чувством возразил Лонгстрет.
Флойд кивнул в знак согласия, словно смысл и значение сказанного только что дошли до него. Однако он недолго пребывал в нерешительности:
— Рано или поздно она обо всем узнает. Уверяю тебя, она уже начала подозревать, что у нас здесь не все в порядке. Она ведь не слепая. Заруби это себе на носу!
— Рей изменилась, я знаю. Но ей пока и в голову не может прийти вообразить своего папочку в роли предводителя бандитов! Рей озабочена тем, что она называет моим долгом мэра. И еще, я думаю, ее не вполне удовлетворили мои объяснения относительно источников моих доходов.
Лоусон прекратил свое непрерывное хождение и оперся о каминную доску, сунув руки в карманы. Он принял решительную позу, словно намеревался до конца отстаивать здесь свой последний рубеж. Вид у него был отчаянный, но в эту минуту обычное нервное возбуждение покинуло его.
— Может, ты и прав, Лонгстрет, — сказал он. — Не сомневаюсь, что все, сказанное тобой, — правда. Но мне-то от этого не легче! Мне нужна эта девушка. Если я ее не получу — клянусь, мы все отправимся к дьяволу!
Его угроза могла таить в себе все, что угодно, даже самое худшее. Несомненно, что-то еще было у него на уме. Лонгстрет слегка вздрогнул, едва заметно, словно пробуждающийся тигр. Он сидел неподвижно, опустив голову, молча поглаживая усы. Дьюан почти воочию видел ход его рассуждение. У него был большой опыт в угадывании мыслей людей, попавших под гнет подобных обстоятельств. Он не имел возможности подтвердить свои предположения, но был убежден, что именно сейчас и здесь у Лонгстрета родилось решение убить Лоусона. С точки зрения Дьюана было удивительно, как Лонгстрет не пришел к такому умозаключению прежде. Не исключено, что приезд дочери вверг полковника в конфликт с самим собой.
Внезапно Лонгстрет отбросил пасмурное выражение лица и начал говорить. Он говорил быстро, убедительно, однако Дьюану показалось, что он таким образом пытается всего лишь успокоить на некоторое время Лоусона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113