Анна Карловна слушала их разговор, и ей было не по себе до холодности в желудке.
— Каких, например? — поинтересовался Володя.
— Например, нежность, уважение…
— Родителей необходимо любить! — рек Синичкин.
— Кто это так сказал?
— Это говорю я, твой отец!
Мальчик откусил от бутерброда с колбасой.
— Хорошо, — ответил он. — Я подумаю. Но все же мне кажется, что уважение к родителям гораздо важнее, чем любовь! Любить нужно детей, мужчине необходимо любить женщину, а женщине — мужчину! Родителей же надо уважать!
У Анна Карловны началась истерика. Сначала она завсхлипывала, а потом завыла в голос. Ей было совершенно непонятно, более того, в голове все перемутилось от того, как ее муж разговаривает о таких умных вещах с ребенком пяти дней от роду!
Володя с неудовольствием поднялся из-за стола и отвел жену в спальню, где уложил в постель, накапав в рюмочку валокордина.
— Да как же так! — всхлипывала Анна Карловна.
— А так! — ответствовал муж. — Акселерация! Мальчик гением, может быть, вырастет!
— Ах, не нужен нам гений! Хочу обычного ребенка!
— Эгоистка! — рассердился Синичкин. — Лежи тут!
Он вернулся на кухню к сыну и сказал, что тоже подумает над его словами.
— Спасибо, — поблагодарил мальчик.
— На здоровье, — ответил Володя.
В голове Синичкина родился план вызвать представителя Книги рекордов Гиннесса и запечатлеть на камеру такое выдающееся его дитя. Но как доказать Жечке Жечкову, что мальчику действительно всего пять дней от роду?.. В этом состояла главная загвоздка…
— Ах, не нужно никакой шумихи по моему поводу! — сказал маленький Семен.
— Я не хочу славы. Слава — блеск самовара в лучах вечернего солнца. Она неплодо-творна и разрушает организм до основания. Скромность — вот что созидает душу, оттачивая ее грани.
Синичкин оторопел от того, что сынок прочитал его мысли, но постарался виду не подать и опять пообещал, что подумает над словами Семена.
— Еще колбаски хочешь? — поинтересовался капитан.
— Спасибо, я сыт. Мне кажется, что нельзя в еде переусердствовать, так как сытый желудок — это колыбельная для мозга.
Участковый поперхнулся холодной котлетой и взялся за стакан с чаем в тяжелом подстаканнике. Обычно он подслащивал напиток тремя ложками сахара, но на этот раз решил обойтись одной, да и то без верха.
— Тяжело мне, сынок! — почему-то сказал Володя. — Преступления не раскрываются!..
— Значит, не там ищете, — ответил мальчик. — Все преступления раскрываются, только десятилетия могут пройти, или жизни.
— Девушку убили. Красавицу!
— Жаль.
Синичкин вдруг заметил, что волосы Семена, к началу завтрака отросшие до ушей, сейчас закрыли их полностью.
Эка, диво! — воскликнул участковый про себя. Но сейчас же вспомнил, что и с ним случаются всякие дива, например, ноги светятся!
— Твои ноги — живородящие! — объяснил маленький Семен, опять прочитав мысли отца. — Твои ноги рождают чужие судьбы, о которых тебе неведомо, но которые тесно с тобой переплетены. Ты проводник, отец!
— Проводник чего?
— Воли.
— Чьей?
— Воля может быть только одна. Божья!
Володя перекрестился, но получилось у него это слева направо и почему-то двумя перстами.
Слышащая разговор Анна Карловна находилась в постели в крайнем замешательстве и все время хотела потерять сознание, так как для нее весь диалог казался сверхъестественным и устрашающим.
— А ты кто, сынок? — спросил Синичкин.
— Твой сын.
— Ты тоже проводник?
— Каждый проводник.
— А чего ты проводишь?
— А я пока не знаю. Я слишком мал.
— Ах, сынок! — мечтательно воскликнул Володя. — Как бы я хотел, чтобы твоя судьба была удачливее, чем моя! Чтобы ты достиг всего, чего сам захочешь, и чтобы мы с мамой гордились тобой!
— Я постараюсь, папа. Но у меня никогда не получится рождать жизни, тем более по многу раз!
— Твой талант обнаружится в другом! Не сомневайся! Никогда нельзя терять надежды! Ты еще слишком молод!
Анна Карловна все же потеряла сознание.
Володя Синичкин услышал треск и обнаружил, что рубашка сына разошлась по шву, оттого что плечи его раздались вширь.
— В школу тебя надо определять! — решил участковый. — Пора!
Семен как-то странно посмотрел на отца, но в ответ ничего не сказал, лишь жалостливо взглянул вдруг посеревшими из голубых глазами.
Володя поежился, закончил завтрак, глотнув несладкого чая, и сказал, что обязан отправляться на работу.
В обеденный перерыв он опять разговаривал с майором, повествуя начальнику о мудрости сына, о его философском построении души, на что Погосян искренне радовался, потирая живот.
— Ай, молодца! — Он имел в виду сына Синичкина. — Молодца!
Потом начальник вдруг загрустил и опять проговорил, что скоро умрет, чем рассердил подчиненного.
— Нельзя так говорить! Это Богу противно!
Погосян опешил.
— А что, на все воля Божья! — наехал Синичкин круче. — Никто не знает, близок ли, далек его конец! Вон на Магистральной улице чемпион мира по штанге в ларьке пивом торговал, гора мышц, здоровье, как у быка, так обвалился балкон на десятом этаже и сплющил ларек вместе с чемпионом. Диалектика!
— А у меня живот — комок невров! — почему-то вспомнил Погосян. — Скоро Новый год.
— Скоро.
— Завтра Карапетяна выпускают.
— Прижился язык?
— Прирос. Только чересчур длинный. В рот не помещается!..
Появился Зубов. Он сплюнул на пол семечковую кожуру и сообщил:
— Мою Василису Никоновну в больницу забрали. Нервный криз. Во как!..
Было совсем непонятно, расстроен армянин или нет, но офицеры посочувствовали коллеге и предложили ему покушать долмы и хошломы. Прапорщик согласился и доел все, что оставалось на столе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110