И страх от незнания, как стать тем, кем она хотела, чтобы я был, внезапно показался мне самым кошмарным страхом, который когда-либо овладевал мной.
Но Ласуль взяла мою ладонь так нежно, словно она думала, что я — девственник, и положила ее себе на грудь. Негнущимися пальцами я стал нащупывать — одну за другой — пуговицы ее рубашки, неуклюже и неуверенно заканчивая то, что она начала. Рубашка словно растаяла под неловкими пальцами — точно она вела свою собственную жизнь; шелк превращался в плоть — бархатную, мягкую и податливую. Я содрогнулся от электрического шока, когда Ласуль прижалась ко мне всем телом. Перекатившись, я осторожно лег на нее, чувствуя, как набухший горячий бугорок внизу ее живота касается моего паха, внезапно пронзенного сладкой болью. И дальше стало так легко — после всего, что случилось сегодня вечером… слишком легко.
Ласуль порывисто прильнула ко мне, полуоткрытый рот дышал мучительным желанием поцелуя. Губы ее, похожие на цветок после дождя, я мог целовать вечно, потеряв себя во влажном теплом прикосновении, наслаждаясь… она всегда хотела, чтобы ее так целовали, целовали долго… бесконечно… хотела впитывать мои поцелуи, как сухая земля впитывает воду. Легкие теплые пальцы, едва касаясь моего тела, медленными кругами исследовали мою спину, белесые шрамы, гладкую смуглую кожу, бедра. Я спустился чуть ниже, накрывая ладонями ее груди, провел слегка дрожавшими пальцами по мягкому, чуть выступающему холму живота и скользнул дальше — в теплую, жаждущую моего прикосновения ложбинку между ног.
Ласуль тихо застонала, бедра ее подались вперед, навстречу моим пальцам, приглашая, подталкивая их все ниже и ниже, к заветному месту. Я чувствовал мурлыканье ее мозга, такого же открытого и томящегося, как и ее тело. Я, как слепой за поводырем, следовал за ее шепотом все глубже и глубже, пока не ощутил, ослепленный ее исступлением, как в мозгу Ласуль каждая клеточка пульсирует томительно-сладкой болью, мучительно истекает вожделением. До этого, пока я владел свои Даром, я никогда не любил так ни одну женщину: не представлял, что может творить Дар, как он удваивает всякое мгновение желания и восторга; ее наслаждение сплеталось с моим до тех пор, пока каждое мое прикосновение к ее телу не стало отдаваться таким же головокружительным жарким эхом, как и ее прикосновение ко мне. Внезапно я перестал бояться, что не смогу дать Ласуль того, чего она так хочет. Потому что я знал, чего она хочет…
Я провел губами по ее шее, плечам, по соскам, пахнущим чем-то сладким, детским… следуя по открытой ею тропинке, повинуясь ее молчаливой просьбе и лихорадке, все настойчивей захватывающей мое тело и мозг. Ласуль задышала часто, отрывисто, извиваясь всем телом, жаркая волна конвульсии захлестнула ее, когда в ее мозг начало просачиваться осознание происходящего. Удивление, радость, восхищение, безумная тоска, растущая внутри паника…
Руки, обнимавшие, ласкавшие, торопившие меня, вдруг уперлись мне в грудь, пытаясь меня оттолкнуть. Хватая ртом воздух, я отпустил Ласуль, откидываясь назад, освобождая пространство и время, чтобы дать жару ее не утихающего желания выжечь страх. Раз… два… три… — бухало сердце. И я начал снова; теперь — осторожнее, бережнее, не стараясь отвечать на каждый призыв, сдерживая томительный озноб, растягивая наслаждение, давая Ласуль почувствовать, что в ее теле все еще остается заветное место, которое она могла скрывать, пусть даже только мысленно. Мои губы водили по источающей болезненно-острое томление коже, кружа в медленном выжидающем танце, иногда замирая на месте, исследуя — сантиметр за сантиметром — ее тело, пока наконец не встретили изнывающее ожиданием прикосновения лоно.
И поднимающееся в нас наслаждение, взметнувшись крутой пронзительно-сладкой волной, захлестнуло наши тела, заливая каждую клеточку, каждый нерв, пробираясь по жилам и венам, вспенивая кровь. Мне едва удавалось контролировать себя. Я вжался бедрами в ее бедра, дотронулся упругой, налитой желанием плотью до лобка. Провел вдоль пурпурной ложбинки и, наконец, скользнул внутрь, в пульсирующую горячую влажность, теперь готовую принять в себя набухший вожделением член. Я начал двигаться, сперва медленно, чувствуя себя внутри нее, оглушенный ощущением. Ласуль изогнулась навстречу моим толчкам, направляя меня, и обжигающий прилив поднимался во мне выше и выше, к невообразимому пику, переливаясь через меня, выплескиваясь из меня, хлынув по переплетенным нитям контакта в открытый, незащищенный мозг Ласуль. Ее наслаждение вернулось ко мне опять, ее экстаз, сплавляя нас в единое целое, отражался в моем, сливаясь с ним в водовороте оргазма, — так водные потоки кружатся в бурлящем кипятке. Я впился губами в губы Ласуль, впитывая ее стоны, и наш поцелуй длился вечность, и эхо-эхо-эхо металось в нас, пока, наконец, от нас не осталось ничего, кроме теплого пепла.
Мы лежали, обнявшись, словно защищая друг друга кольцом рук. Я почувствовал на щеке слезы, но чьи они, я не знал. Так мы и заснули — в объятиях друг друга, когда тьму уже рассеивала утренняя заря.
Глава 15
Я проснулся поздним утром, а мозг мой еще плавал в утренней дреме. Я глубоко вздохнул, перекатившись на другой бок, чтобы теплые солнечные лучи погладили мою кожу; потом вытянул щупальца. Кровать была пуста. Мысль наткнулась на абсолютно незнакомый мозг.
Я рывком сел на постели, смущенный, и дернулся назад, когда мой взгляд зарегистрировал пару одетых в форменные брюки ног, стоящих возле кровати. Легионер без всякого выражения на лице посмотрел на меня сверху вниз и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168