В конце 1850 года маэстро все же приехал туда, не насовсем, правда, а для устройства своих дел. Действительно, его сразу окружили друзья и поклонники. И тут случилось непредвиденное обстоятельство, сильно повлиявшее на композитора. 1 мая 1851 года, когда'у него собрались гости, неожиданно явился с визитом граф Нобили, австрийский наместник. И гости демонстративно покинули дом Россини. Эта патриотическая демонстрация направлялась против графа Нобили, но больно ударила по хозяину дома. Развившаяся с годами мнительность шептала Джоаккино, что это его все осуждают за мнимое предательство. Впечатление от этого осталось самое тяжелое и повлекло за собой длительное нервное расстройство. Россини спешно уехал во Флоренцию с намерением никогда больше не возвращаться в Болонью, а другу Гаэтано Фаби поручил распродать все его вещи в этом городе.
Болезнь усиливалась, физическое и моральное состояние стало крайне тяжелым. Пропал аппетит (это у лакомки-то Джоаккино!), он похудел, побледнел. Иногда казалось, что Россини ничего уже не интересует в этом мире. В письме Доменико Донзелли он сообщал: «Что же касается морального состояния, не могу сказать ничего хорошего: люди слишком мерзки, поэтому я могу успешно обходиться без них в эти последние дни моей жизни, для которых мне нужно было бы набраться постоянного спокойствия, ставшего теперь невозможным». И это слова Россини, который раньше не мог себе представить существования без постоянного людского окружения, который даже часто сочинял, когда вокруг веселились! Однако приступы угнетенного состояния сменялись периодами бодрости. И сразу все происходящее становилось для него важно. Вот во Флоренции открылась экспериментальная гимназия под руководством композитора Джованни Сервадио, где кроме специальных предметов большое внимание уделялось общегуманитарному образованию музыкантов. И Россини поспешил не только высказать поддержку гимназии, но и помочь материально: «Спешу просить вашу милость, – писал он Сервадио, – любезно занести мое имя в первый список лиц, содействующих этому начинанию». Хотя в письме к Донзелли композитор говорит о «все возрастающей умственной импотенции, не дающей сочинять музыку», здесь он несколько преувеличивает. И когда, правда редко, он берется за перо, из-под него выходят настоящие маленькие шедевры. Таковы Канцонетта на стихи Метастазио, созданная для альбома супругов Букарде-Альбертини, или Болеро, написанное для графини Орсини-Орловой.
Начало 50-х годов оказалось очень тяжелым для Россини. Переживания предшествующих лет скверно сказывались на нем. Бодрый, сильный, здоровый дух композитора изнемогал в борьбе с приступами нервной болезни, во время которых Джоаккино нередко малодушничал: «К чему я шел, – горестно восклицал он, – и что я сделал в этом мире?» Приходили и мысли о самоубийстве. Но была удивительная черта в его характере – в присутствии посторонних он мог брать себя в руки! А в то время очень многие хотели видеть Россини, и он гостеприимно приглашал их в свой дом, например к обеду. И перед гостями появлялся прежний Джоаккино Россини или почти прежний – этот мало смеялся. Велись оживленные разговоры об искусстве, вспоминались старые времена.
Заботливая супруга, Олимпия Пелисье, постоянно беспокоилась о здоровье своего мужа. Испробовав все средства в Италии, она решила уговорить его ехать в Париж, к французским медикам. Легко сказать – уговорить, маэстро и слышать не хотел о переезде. Тем более что он не выносил железных дорог! Но какая жена не может добиться от своего мужа того, что ей надо! Поддался и Россини. Правда, ехать он согласился только в карете. И вот 26 апреля 1855 года они тронулись в путь в сопровождении своих слуг. Лукка… Несколько дней в Ницце – там местные любители музыки устроили в садике гостиницы, где остановился маэстро с супругой, концерт в его честь… И наконец, Париж…

Глава 19.
ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЬ «ПЕЗАРСКОГО ЛЕБЕДЯ»

Прекрасная столица Франции гостеприимно раскинула перед Россини свои бульвары и скверы, встретила весенним шумом и гомоном. Парижане были буквально взбудоражены известием о приезде в их город прославленного маэстро. Естественно, сразу кнему потянулись почитатели. Однако композитор, утомленный долгим путешествием, никого не принимал. В те дни сильно обострилась болезнь. Маэстро мучили звуки! Но самое неприятное проявлялось в том, что к каждому звуку или аккорду пристраивалась в измученном мозгу Джоаккино терция. И если с шарманщиками разговор был короткий – Олимпия распорядилась платить им сразу и выпроваживать, то с оркестром королевской гвардии оказалось значительно трудней. Тут уж прятаться приходилось несчастному больному. Теперь это были не одиночные приступы нервозности, а состояние постоянной взвинченности. Совсем пропал аппетит, господствовало ощущение подавленности. Он уже не смеялся и не шутил. Вид этого человека производил на людей, знавших его раньше, угнетающее впечатление.
Олимпия сразу по приезде вызвала к мужу самых лучших парижских врачей. И те уж постарались на славу: выписали массу рецептов, назначили строгий режим дня, в соблюдении которого мадам Россини проявила твердый характер. И мало-помалу все это вместе взятое в сочетании с налаженным бытом дало положительные результаты. Маэстро начал интересоваться окружающей жизнью, для него стали занимательны парижские новости, которыми его усердно снабжал старинный друг Микеле Карафа де Колобрано. Благородному неаполитанцу посчастливилось исторгнуть и первую шутку, сорвавшуюся с губ Джоаккино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95