Вот этой правой рукой? Чудо, да и все! Ай да Витя — вырви глаз! Ну и молодца! Выбился! Мне казалось, что и солнце теперь стало светить ярче, и люди сделались ласковей, — вообще, переменилась жизнь на земле.
Всю последующую неделю, вскакивая по утрам с постели, я, как был босой, в одних трусах, кидался к полке, и всякий раз меня охватывало что-то вроде радостного зуда. Лежат авторские! Целой стопочкой. Я осторожно листал белые глянцевитые страницы, жадно, с наслаждением прочитывал абзацы, эпизоды, целые главы. Тася, смеясь, журила: «Не успеешь? Оденься хоть». Ку-Да-а! До того ли? Я никак не мог оторваться. Здорово написано!
Талантливо. Мастерски. Как Ульян Углонов мог советовать не издавать «Карапета»? Почему Болотина считала язык «засоренным»? Сколько я ни жил на свете, никогда не видал такой превосходной книжки. Одна обложка какая оригинальная! Цвета апельсиновой корки. (Правда, находились ухари, которые считали ее «лубочной»!) А какой рисунок беспризорника на вклейке! Венцом же всего было крупно выведенное имя автора: «ВИКТОР АВДЕЕВ». Теперь-то критика сразу меня заметит. Как же иначе! «Карапета» хвалили в альманахе «Вчера и сегодня» за отдельные части, а тут вышел целиком! То обо мне вскользь упоминали в общих рецензиях, а теперь жди, вот-вот посыпятся отдельные статьи, а то и монография.
Свою славу я почувствовал немедленно. Групком издательства «Советский писатель» вдруг дал мне месячную путевку в Дом творчества Литфонда «Коктебель», на Черном море. Вот как шагнули мои дела! Это еще книжка не поступила в продажу. Я каждый день бегал по магазинам и спрашивал: «Есть у вас повесть Виктора Авдеева «Карапет»?» И, получив очередное «Нету», сам тщательно проверял витражи и прилавки: не ошиблись продавцы?
В Крым меня провожал поэт-альманаховец Ленька Разживин. В этом году он кончил в Нижнем Новгороде пединститут и приехал в Москву «разнюхать» насчет ра-боты. Все начинающие писатели перебирались поближе к столичным редакциям.
— Как буржуй едешь, — сказал он, забрасывая мой полупустой ободранный чемодан на верхнюю полку плацкартного купе. — Нырни там разок за меня.
— Сперва за себя нырну, — смеясь, сказал я. — Сам еще в море не купался. Пацаном пробирался в Крым, да так и не доехал, застрял в харьковской ночлежке. Зато теперь покачу с комфортом, разорюсь, а в вагоне-ресторане пошамаю.
В Доме творчества меня встретили с таким радушным гостеприимством, будто еле дождались. «С чего бы это? — польщенно ломал я себе голову. — Узнали, что я автор отдельной книги? Может, пока я катил в поезде, «Карапет» поступил в продажу? Да, но мне говорили, что в Коктебеле всего одна лавчонка, и та винная. Запомнили по альманаху «Вчера и сегодня»? Тоже неплохо».
— В этом месяце у нас небывалый наплыв курортников,— извиняющимся тоном сказала мне сестра-хозяйка. — Все комнаты в основном корпусе заняты. Вам, товарищ Алдиев, придется жить на деревне у болгарина. Не возражаете? Там уже есть один поэт, скучно не будет.
Вот тебе и на! Отсылают куда-то на задворки, да еще и фамилию перепутали: «Алдиев». Я хмуро согласился. Да и какие претензии по бесплатной путевке?
Беленая хата, куда меня привела одетая в халат уборщица, была крыта черепицей и стояла среди персиковых деревьев у подножия рыжей морщинистой горы. Из открытых окон я услышал девичий смех, залихватский звон гитары, топот пляшущих ног. В кухне нас встретил пожилой черноусый хозяин-болгарин и, мягко ступая шерстяными носками, открыл дверь в горницу. Здесь, на застеленном холстинковой скатертью столе, блестели бутылки без этикеток с местным токайским, лежали объеденные кисти черного винограда. Обе простеньких койки были смяты: за неимением лишних стульев на них сидели молодые люди, видимо отдыхающие.
Я сунул чемодан в угол и, чтобы не мешать, хотел выйти вслед за уборщицей, но кто-то уже протянул мне стакан «для знакомства».
«Отказаться? Обидишь». В душе я опасался, что, если откажусь, мне второй раз не поднесут, и выпил.
Присел на подоконник и с интересом стал приглядываться к мужчинам, стараясь угадать, кто же из них мой будущий сожитель. Двое были положительно симпатичные малые; третий мне совсем не понравился — долговязый, бровастый, с широким, заносчиво вздернутым носом, черными прямыми, растрепанными волосами, падавшими на глаза. Он больше всех пил, увивался вокруг девушек; чечетку, надо признаться, этот парень выбивал мастерски.
— Давайте чокнемся, — вдруг, натянуто улыбнувшись, сказал мне долговязый. — Чтобы нам за этот месяц не подраться.
Опять мне повезло!
— Вы... тоже писатель? — спросил он. — Как ваша фамилия?
Назвался я излишне громко. (А то еще тоже услышит «Алдиез».) Все замолчали и поглядели на меня удивленно.
— Я вас в Москве не видел, — надменно сказал долговязый. — Вы, наверно, прозаик? Я поэт. Давайте познакомимся: Сергей Курганов.
Он тут же отошел.
Обиднее всего для меня было то, что о Курганове я неоднократно слышал. О нем говорили как о человеке одаренном, подающем надежды, уверенно прокладывающем своими стихами путь в большую литературу. Кажется, у него уже есть сборник? А может, и два? Однако я сделал вид, будто и мне его фамилия ничего не напомнила, закурил, достал из чемодана книжку, снова уселся на подоконник. «Скоро и вы, Курганов, увидите на прилавках магазинов моего «Карапета», — думал я. — А там и... сможете прочитать хвалебные статьи в журналах, газетах». Противно все-таки, что придется жить с этим типом под одной крышей. Я углубился в чтение.
Веселье продолжалось. Ритмично скрипел пол, вздрагивали стаканы на столе, гитарист бойко рвал струны, сыпал речитативом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70