Потом Яшин произнёс:
— Да, иначе никому ничего не докажешь… — И, выразительно посмотрев на Стремнина, добавил: — Ну как, Сергей?
— «Я — за!» — как любит говорить наш начлет, попыхивая трубкой. (Сергей чуть улыбнулся уголками губ.)
— Ха!.. — гаркнул Яшин. — Но он говорит так, когда видит дело всесторонне продуманным, обещающим успех.
— Именно так и должно быть! — подхватил Кулебякин. — Методически нужно так подготовить эксперимент, чтобы не допустить развития его в аварийную ситуацию. Каждый человек в экипаже обязан знать безупречно свою задачу в момент опыта . И все, конечно, должны иметь на себе парашюты. Подчёркиваю, товарищи, — решающей может стать каждая секунда ! Мы должны получить записи параметров движения при возникшем стремлении самолёта войти в пикирование, но прекратить этот режим, немедленно убрав закрылки, не допуская катастрофического увеличения нагрузок на штурвал!.. Очень опасный эксперимент, нет слов! Но только он убедит, что мы доподлинно разобрались во всём и что наши рекомендации по защите тумблера закрылков и пилотированию предотвратят повторение подобных происшествий. Я кончил. Есть другие суждения?.. Нет. Тогда предлагаю всем составом комиссии зайти к начальнику института и доложить о том, к чему мы пришли.
Глава вторая
На третий день утром, лишь только Стремнин появился в лётной комнате, к нему подошёл Яшин и, обхватив за плечо, отвёл в сторону:
— Приказ о назначении экипажа начальником института подписан. Так что, Серж, сегодня нам с собой предстоит выполнить этот «пикантный» полет.
Стремнин уставился на Яна: распахнутая на груди сорочка, младенчески-розовый цвет кожи в завитушках рыжеватых волос. Расплывшись в улыбке, Ян ещё более округлился, а блеск смеющихся глаз выразительно наводил на мысль о французском словечке piguant. Так что при виде этого любителя вкусно и обильно поесть можно было подумать не о предстоящем полёте, а о завтраке в кавказском подвальчике, откуда уже доносились соблазнительные запахи — и дымящихся шашлыков, и маринованных баклажанов, и лука, и чеснока, и красного перца, и трав, и ещё бог знает чего. Сергей спросил:
— Все остаётся так, как условились на комиссии: ты идёшь командиром, я — вторым?..
— Штурманом Кирилл Макаров, ведущим инженером Саня Ефимцев и Никола Жаров — бортинженером. Часам к одиннадцати самолёт подготовят, проверят в действии контрольно-записывающую аппаратуру, и мы, захватив парашюты и кислородные маски, соберёмся у самолёта, чтобы перед полётом ещё раз повторить во взаимосвязи весь порядок действий.
— Ясно. — Сергей глянул на часы. — Зайду сейчас к врачу и буду ждать в лётной комнате.
* * *
Было начало десятого, думать ни о чём не хотелось, да и читать тоже. Он спросил себя: «Словно бы я волнуюсь, что ли?..» И сам же ответил: «Да нет…»
Он прошёл по коридору первого этажа и постучал в дверь кабинета. Алла Владимировна, как всегда розовощёкая и в крахмально-стерильном халате, приветливо пригласила сесть, и он, скинув с левого плеча кожаную куртку, опёрся локтем о край стола, слегка поёжился в ожидании прикосновения манжетки. Но Алла Владимировна так ловко опоясала руку и запшикала ритмично грушей, что манжета быстро стиснула мышцы. Тут она замерла, уставясь на ртутный столбик, а Сергей ощутил в обжатой руке напряжённое биение пульса.
— 115 на 75, — проговорила врач, вынимая из ушей рогульки фонендоскопа. — Давайте-ка посчитаем пульс.
Нащупав рукой пульс на запястье, с еле уловимой улыбкой спросила:
— Как спали, Сергей Афанасьевич?
— По обыкновению хорошо, без сновидений, — ответил он, уставясь на её ухоженные ногти, и вдруг спросил без тени улыбки: — А вы как, доктор?
Она только уголками губ выразила притворный укор и принялась отсчитывать пульс.
— Семьдесят… Можете лететь!
* * *
В лётной комнате оказались лишь бородач Петухов, Хасан Мигай, Отаров и штурман Морской. Они стояли в нише окна-фонаря и вели неторопливый разговор. Будто бы отрешённо глядя в окно, Хасан посмеивался. Петухов, попыхивая трубкой, продолжал рассказывать о каком-то технике, у которого была любимая фразочка: «На работке — ни-ни!» И произносил он её затаённо, притиснув указательный палец к губам, и с таким молитвенным выражением, что думалось: «Этот скорей откусит палец, чем позволит себе выпить хоть каплю „на работке“.
— И вот как-то прихожу я домой, — продолжал Петухов, — а жена кричит из кухни, не дождавшись, пока разденусь: «Ну как там чувствует себя счастливая роженица, как малыши?.. Ничего не слышал?» Я так и застыл на месте: «Какая роженица, какие малыши?» — даже в жар бросило. А она выбежала с круглыми глазами, вытирает руки о передник: «Вот те раз!.. Да ведь ты сам прислал этого тихого счастливчика отца народившейся тройни, велел выдать десятку на пелёнки, так как у тебя денег с собой не оказалось?!» — «Тьфу ты, черт! — расхохотался я. — Ну и придумал!» А сам шевелю мозгой: «Кто бы это мог быть?» Жена обрисовала внешность прохиндея, и я в конце концов догадался, что это он — «на работке — ни-ни!».
Техник этот долго потом избегал попадаться мне на глаза, а я как увижу его издали, так рассмеюсь… И ведь способный был человечина, а «на работку» все чаще являлся с похмелья, и о нём тогда ещё говорили: «Не трожьте его, он с утра в полужидком состоянии!»
Все посмеялись как-то невесело, и Серафим Отаров вдруг сказал Стремнину:
— Ну что, Серёжа, сегодня с Яном летите по теме «67-30»?
— Вроде бы летим.
— Так вот что… Сам проверь дату укладки парашюта, старательно подгони лямки… А в самолёте проследи, чтобы у всех было как надо… Вы, конечно, будете в кислородных масках, кабину разгерметизируете, ну и перед экспериментом проверите открытие аварийных люков?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133