– Ты обязательно поправишься!Джинким помотал головой.– Нет… о нет… Сейчас-то… лиса пришла за мной… Я чувствую… знаю. И вот…Умолк, закрыл глаза, видимо, чтобы собраться с силами. А когда снова открыл, они светились теплом и добротой.– Хочу сказать тебе, Беатриче… пока не поздно и есть какие-то силы… Прости меня… Сначала… принял тебя за ведьму, за врага. Твоя красота и ум… казались мне подозрительными. Только потом понял… ты послана богами мне в подарок. Слишком поздно понял… Но благодарен… за каждый проведенный с тобою миг…– Не говори так, Джинким! – Она убрала мокрую прядь волос с его лба. – Еще не поздно… у нас еще много времени друг для друга…В глубине души Беатриче чувствовала, однако, Джинким прав. Он обречен – она видит на его лице печать смерти. Крепко сжав губы, повторяла себе: «Не плачь, не смей! Держи себя в руках! А вдруг удастся его спасти?»– Сейчас ничего не говори… дай знак – чего ты хочешь. Тебе нельзя утомляться. У тебя что-нибудь болит?Джинким кивнул, и ему все-таки удалось улыбнуться – очень слабо.– Ты настоящий воин, Беатриче… Такие, как ты, не покидают поле битвы, когда все трусы разбежались… Ах, если б мы вместе… плечом к плечу… вот это сила… Я возвращаюсь… в Шангду…– Прошу тебя, Джинким, не говори так.Она еле сдерживала слезы, наворачивающиеся на глаза. Нельзя плакать у постели больного, особенно если его любишь.– Где у тебя болит?Джинким не успел ответить – лицо его исказилось от боли, он скорчился, и его вырвало прямо ей на колени. Одновременно брызнула водянистая жидкость из кишечника.– Прости меня!.. – прошептал он, когда приступ кончился.По щекам его лились слезы. От стыда он снова закрыл лицо руками, но его так трясло, что руки не слушались.– Какой позор для воина!– Никакого позора. – Беатриче вытерла пот у него со лба. – Я здесь, чтобы помочь тебе.– Обещай не вспоминать… что видела меня таким…– Джинким, я…Он с трудом поднял голову и произнес что-то невнятное; наконец еле выговорил:– Пожалуйста.У Беатриче защемило сердце; глаза щипало – вот-вот потекут слезы…– Да… обещаю.Джинким закрыл глаза и, обессилев, рухнул на пол. Губы шевелились, он что-то бормотал, но слов уже нельзя разобрать… Наверное, они обращены к богам…Сильная рвота, водянистый понос… Какой может быть диагноз? В голове у нее пронеслись десятки вариантов.Холера? Да, возможно. Потом вспомнила, что эта смертельно опасная болезнь известна лишь с девятнадцатого века. К распространению ее привела мутация безобидной до того бактерии. Стало быть, холера исключается.Другая форма гастроэнтерита, вызываемого бактерией? Но какой – паразитарной бактерией, которая ей неизвестна?Или все-таки отравление?.. Ах, куда же запропастился Ли Мубай?! Сейчас надо во что бы то ни стало остановить катастрофическое обезвоживание организма и предотвратить кому! Судя по пульсу, Джинким очень близок к ней.– Эй, кто-нибудь, – крикнула она слугам. – Быстро принесите воды! Соленой воды, в которой варился рис! Да побольше, желательно целый котел.Слуга смотрел на нее, выпучив глаза.– Но, госпожа… сейчас ночь. Откуда мне достать…– Ах, боже мой! Нет отвара – сварите рис заново! Неужто в Китае не найдется риса, соли и воды?! Еще нужен большой котел…– Конечно, госпожа… я сейчас…– Так чего же ты ждешь?! Живее! Торопись!Слуга подпрыгнул, как испуганная мышь, и выскочил из комнаты, будто за ним гнался черт.– Что… что с дядей? – робко проговорил Толуй.Беатриче вздохнула – пыталась сконцентрироваться.– Пока не знаю, – честно призналась она и стала вытирать одной из разбросанных повсюду тряпок свое платье. Вот почему врачи скорой помощи пользуются пластиковыми фартуками, которые потом выбрасывают в мусор. – Сначала надо дать ему как можно больше жидкости. Жидкости и соли.– Поэтому ты послала за соленой водой и рисом?Кивнув, она подумала: «Конечно, лучше влить электролит и глюкозу – это намного эффективнее». Но она не представляла, как при такой сильной рвоте он сможет проглотить рисовый отвар.– Толуй, пошли слугу – надо достать кусок древесного угля!Осторожно повернула Джинкима на спину – необходимо прощупать его живот. Конечно, могла бы приказать слуге это сделать, но ее терпение на пределе.– Угля? – удивленно переспросил Толуй. – Зачем угля?Любопытство и любознательность – хорошие качества, но всему свое время. Она еле сдержалась.– Толуй, если можешь, не задавай никаких вопросов. Делай что говорю. Потом все обсудим. Сейчас нет ни времени, ни сил.Трудно сказать, понял ли Толуй, но он послушно наклонил голову и встал. В дверях столкнулся с Ли Мубаем. Старый монах поразил Беатриче своим видом: свежий, выспавшийся, не то что она. А Ли Мубай ведь вдвое старше. Может быть, его и поднимать с постели не пришлось. Ведь буддийские монахи начинают свой день очень рано.Когда за ним пришли, он, вполне возможно, занимался медитацией.– Как хорошо, что ты пришел, Ли Мубай.Ей нравился старый монах – добрый, приветливый, симпатичный. Никогда еще она так не радовалась, увидев его худощавую фигуру в оранжевом одеянии, гладко выбритую голову, мудрую улыбку.– Что случилось? – Он бросил на Джинкима привычный профессиональный взгляд.– Около двух часов назад у него начались сильные спазмы и боли, рвота и понос. До этого чувствовал себя хорошо – никаких признаков болезни, так мне сказали. Я осмотрела его: нет следов ран или укусов. Как думаешь, что могло вызвать такие симптомы?Ли Мубай задумался на несколько минут.– Не знаю, – наконец проговорил он. – Я должен сначала осмотреть его, а потом сделать вывод.– Да, конечно, – пробормотала Беатриче.Медленно, с трудом поднялась с пола и отошла на несколько шагов, освобождая место для монаха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101